Мой мастер (сборник)

Токарева Виктория Самойловна

Из соседних купе стали сходиться люди. Останавливались молча, и лица у всех становились похожими.

Чиж смотрел, слушал и не верил своим глазам и ушам.

— Нет… — сказал он себе. — Этого не может быть…

Поезд влетел в сумерки, и все предметы за окном слились в одну сплошную черноту.

Танька и летчик сидели за столиком вагона-ресторана. Народу было немного. На столе уютно светила настольная лампа. Стояли бутылка шампанского,

фрукты, мороженое, шоколадные конфеты с орешками. Просто шикарная жизнь. Жаль, что никто не видел. Из своих мог видеть только Козлов из девятого «Б», но Козлов не в счет.

Все было как в мечте, но чего-то не хватало. Если бы понять чего…

— А вы тоже на смотр едете? — спросила Танька.

— Нет. Я не народный талант. Я профессионал, — объяснил летчик.

— Значит, я вам зря свеклу забивала…

— Если бы не твоя свекла, пахать бы мне синее небо над Верхними Ямками. Ты меня просто спасла.

Танька сморгнула. Она ничего не поняла.

— Когда я падал, то пережил такой ужас, что, пройдя через него, понял: мне уже ничего не страшно. Оказывается, боязнь высоты можно вылечить только падением… Клин клином.

Танька слушала, смотрела на летчика. Он был красивый, но чужой. Ни приласкать, ни обозвать, и говорит как-то непонятно, как болгарин из Варны. Слова, конечно, разобрать можно, но надо напрягаться, и удовольствия от беседы никакого.

— Значит, в отпуск? — спросила Танька.

— Домой. В Москву. Навсегда.

— Вас выгнали?

— В общем, выгнали, но это уже не имеет значения. Зачем мне теперь эти Бересневка, Лещевка, Глуховка?

— А чем у нас плохо? — обиделась Танька.

— Да нет. У вас очень хорошо. Но я больше не хочу быть летчиком в Верхних Ямках. Я хочу быть музыкантом в Москве. У каждого человека свое место в жизни и свое назначение. Разве не так?

Танька нажала кнопку на настольной лампе. Лампа потухла. И тогда за окнами обозначилась луна. Понеслась за поездом.

— Не знаю, — задумчиво проговорила Танька. — Это пусть надстройка думает. А мы базис. Мы людей хлебом кормим.

Летчик разлил шампанское. Поднял свой бокал. Ждал.

Танька тоже подняла бокал. Чокнулись. Звук получился глухой.

Выпили. Танька зажмурилась.

— Вкусно? — спросил летчик.

— В нос шибает.

— Ешь. — Летчик подвинул яблоки.

— У нас свои есть, — гордо отказалась Танька.

— Спасибо тебе! — с чувством сказал летчик.

— За свеклу?

— За твою любовь.

Танька вернула бокал на стол.

— Чего? — переспросила она, хотя все слышала.

— Я сначала не понимал, что это ты за мной носишься и меня истребляешь. Я думал, ты просто

ненормальная. А потом мне этот «золотоискатель» глаза раскрыл. Знаешь… я много думал: когда чего-то очень хочешь и все время об этом думаешь, то желание из духовной силы превращается в материальную. Понимаешь?

Танька не ответила. Нажала кнопку, зажгла лампу. Луна за окном исчезла, но зато в стекле обозначились Танька и летчик, друг против друга, красивые, как в индийском кино.

— И любовь, если, конечно, она настоящая, неистовая, она делает чудеса. Это не слова. Действительно чудеса. Я это понял. Она исправляет ошибки природы. Переписывает на ладони линии судьбы.

Летчик протянул Таньке свою ладонь и коснулся пальцами ее руки.

Танька поглядела на ладонь, потом подняла на летчика глаза грустной Весны и спросила:

— А ведь правда Мишка дурак?

— Какой Мишка? — не понял летчик.

— Мой Мишка.

— А… белобрысый такой? — вспомнил летчик. — Да, странноватый парень. Заявил в милицию, что это он подстроил аварию. Мне Ефимов звонил. Сверял факты.

— Когда? — оторопела Танька.

— Позавчера.

— Этого не может быть. Позавчера он на Землю Франца-Иосифа уехал.

— Он в Верхних Ямках. В кутузке сидит. Ему десять суток дали и наголо обрили.

Танька резко вскочила из-за стола. Бутылка опрокинулась и окатила летчика полусладким шампанским.

— Ой! — сказал летчик.

— Ой! — смутилась Танька. — Извините, пожалуйста.

Сержант Ефимов спал на диване, обтянутом дерматином. Проснулся он от стука.

Ефимов сел, зевнул. Поглядел на дверь.

Постучали настойчивее.

— Иду! — крикнул Ефимов. Отодвинул защелку.

В дверях стоял наголо остриженный Мишка. Без волос он сильно помолодел и выглядел тринадцатилетним подростком.

— Подъем! — скомандовал Мишка. — Пошли!

— А который час? — спросил Ефимов.

— Самое время, — строго сказал Мишка. — Пока нет никого. — Он направился в угол и взял метлу.

Ефимов посмотрел на часы и заканючил:

— Пять часов всего. Еще час спокойно поспать можно.

— Нечего, — отрезал Мишка. — Тут не санаторий.

Вышли. Милиционер запер милицию.

— И чего прячешься? — недовольно сказал он. — Всё равно все знают.

Солнце только что вышло на работу. Было тихо.

Пустой базар, деревянные ряды и даже запыленные огрызки арбуза — все было красиво.

Мишка подметал, вздымая пыль. А Ефимов сидел на пустом ящике и руководил:

— Да ты не маши, как косой. Только пыль поднимаешь. А грязь остается.