Мой милый жандарм
Шрифт:
Я насмешливо прищурилась.
– Свидетели, значит?
– Целая фабрика, - с некоторым недоумением подтвердил околоточный надзиратель.
Поманив его пальчиком, я шепотом произнесла:
– У тебя, гражданин начальник, кивалы рамсят не по понятиям. Кумовью в рот глядят за пайку позорную, вона какие ряшки понакусали...
– кивком указав на щекастую тетку, ехидно добавила: - А гражданину терпиле передай: пусть рога в сумку сложит да обратку включит, иначе его же подстава против него самого и обернется.
Надзиратель отпрянул
– Это чего вы, барышня, такого говорите?
– ошарашено выдохнул он.
Безмятежно улыбнувшись, я промурлыкала:
– Вы бы мне не "тыкали", господин полицейский, глядишь - и беседа у нас сложилась бы иначе...
– и гордо вскинула подбородок: - А с хамами общаться я отказываюсь наотрез!
... Закончили с формальностями быстро. Понятые подписались под протоколом, я напомнила про свою неграмотность и заявила, что и крестики рисовать не умею. Со мной не спорили, протокольно зафиксировав отказ.
Узрев меня под конвоем, Пахом едва не подавился семечками. Но надо отдать ему должное - стоило мне многозначительно подмигнуть, как он приласкал хлыстом вороного, сорвав того с места в карьер. Вот дядюшка-то обрадуется!
В участке со мной особо не церемонились. Грубо обыскали и столько же неласково затолкали в одиночную камеру с маленьким зарешеченным окном. Спасибо и на этом, что не в общую кутузку с местными отбросами общества.
К вечеру началось паломничество. Первым заявился долговязый полицейский с унылым, отечным лицом. Поставив передо мной железную миску с кашей и кружку, накрытую сверху ломтем хлеба, он присел с края лежанки. Помолчал немного, вздохнул тяжело и горестно произнес:
– Не повезло вам, барышня.
– Это почему же?
– из чистого упрямства возразила я.
Оставив мой вызывающий тон без внимания, он неторопливо продолжил:
– Делишки свои эти господа обстряпывают с умом, не придерешься. В этом они мастаки изрядные. Не далее как в прошлом месяце вдова полковничья в их сети попалась, отступного сто тыщ заплатила, лишь бы позору избежать и огласки. На жалобы не надейтесь попусту, у них везде волосатая лапа имеется... Мой вам совет житейский: платите, не чинясь, сколь не попросят...
– с кряхтением поднявшись на ноги, он сумрачно покачал головой и вновь повторил: - Не повезло вам, барышня, шибко не повезло.
М-да, ларчик-то оказался с потайным дном. Дело оказывается вовсе и не в надзирателе. Попала ты, Анька, под обыкновенное мошенничество. Судя по всему, красавчик Жорж втирался в доверие к наивным и влюбчивым простушкам, вроде меня, после чего жертву самым элементарным образом подставляли. Похоже, что в моем варианте меня подводили к афере с мифическим долгом, но я сама дала им в руки куда более весомый козырь.
Интересно, дело о вымогательстве посредством шантажа прекращается за примирением сторон, или меня осудят в любом случае? Впрочем, что сейчас гадать. Состоянием разжиться я еще не успела, да и платить им в любом случае не собираюсь.
Ладно, нечего горевать раньше времени. Голова тебе для чего дана? Вот и думай, вырабатывай линию защиту. Свидетели ерунда, их всегда можно запутать, но документ с моим почерком - это уже серьезно. Да и купюры меченые просто так со счетов не сбросишь.
Спокойно поразмыслить мне не дали. Дверь скрипнула тонко, протестующе, и явила взору ненавистную лысину.
– Не надумала признания давать?
Фрол Семенович взирал на меня насмешливо, с ехидцей.
– Пошел вон, хам!
– ровным тоном посоветовала я.
Надзиратель засопел гневно, поскреб щетину ожесточенно, но в перепалку вступать не стал. Лишь дверью хлопнул так, что штукатурка с потолка осыпалась крупными хлопьями. Непонятно, чего он так злится? Вроде ничего плохого я ему не сделала, только собираюсь.
Не прошло и минуты, как нарисовался Жорж. Собственной гнусной персоной. С заискивающей улыбкой на губах и с дурацким букетиком ромашек в вытянутой руке. Боже мой, какой он все-таки идиот!
– Вот видите, мой милый друг, какая оказия приключилась, - шмыгнув носом, плаксиво пожаловалась я, едва сдерживая истеричный смех.
– Вашими стараниями, так сказать, да молитвами.
Жорж принялся горячо уверять меня, что он здесь не причем. Что виной всему нелепая и трагичная случайность, да происки злобного, коварного фабриканта. Он рассыпался мелким бесом, то срываясь на откровенный подхалимаж, то попрекая меня, что не посоветовалась с ним прежде. Уж он-то, надо полагать, вмиг раскусил бы ловушку.
Я уже принялась откровенно зевать от всей этой ереси, как за дверью послышалась возня.
– Войдите, не заперто!
– крикнула я, радуясь чудесному избавлению. Не из темницы, от назойливого поклонника.
– Серафима Павловна настрого велела без тебя не возвращаться, - на пороге, виновато улыбаясь, стоял Петр Трофимович.
– Вот и поверенного отыскал, в уголовных делах крайне сведущ и опыт имеет немалый... Ты уж, дочка, расскажи ему все без утайки, как на духу.
Купец шагнул в сторону, пропуская в камеру с иголочки одетого господина импозантной наружности. Мне он сразу понравился: взгляд проницательный, умный, с малой толикой сочувствия. Всем своим видом он излучал спокойствие и уверенность. И к делу приступил не мешкая, без излишних предисловий.
– Скажите, Анна Васильевна, какие улики имеются у следствия? Насколько я наслышан, вы не дилетант в области права?
– Не дилетант, - эхом откликнулась я и тяжело вздохнула.
– Но следствие, несмотря на это, имеет много чего и все это исключительно премерзкого характера.
Я подробно описала суть своих злоключений, утаив лишь подозрения. Тем более что виновник моих бед сидел напротив, на привинченном к полу табурете и преданно таращил на меня свои глуповато-наивные глаза.