Мой неожиданный сиамский брат

Вихрев Федор

За окнами царило буйство осени - золотобордовая палитра красок, 'прекрасная пора - очей очарованье'. Машина 'скорой', в которой находился генсек, с воем сирен стремительно приближалась к Москве. Рядом с 'высоким пациентом' находился его личный врач Косарев и медсестра Юленька Чубарсова - молодая, весьма привлекательная, рыжеволосая особа с зеленными глазами, тридцати трех лет, высокого роста с фигурой Афродиты. В это время, в силу столь неожиданно открывшихся обстоятельств - незримый, скрытный ото всех диалог между Брежневым и Трофимовым продолжился:

'Леонид Ильич, давай как-то условимся насчет имени, зови меня Викторин. Витя я для чужих, для близких - Викторин. А мы теперь как два сиамских близнеца, ближе некуда,

считай даже ближе жены. Как кстати ее зовут?

– Виктория Петровна.

– Во, как в кино были два Федора, теперь Викторин и Виктория. Леонид Ильич, ты не обидишься, если буду звать тебя 'шеф'?

– А что, шеф... пусть буду шеф, вроде подшефным моим будешь - заметил генсек.

– Договорились. Шеф, я тут у тебя в организме осмотрелся. Ну, ты себя и запустил. Что печень, что почки, сосуды, сердце и остальное еле работает. Как ты жив-то еще? Так дело не пойдет. Я, между прочим, совсем еще молодым к тебе 'на хозяйство' попал. Мне только сорок пять исполнилось. Так что мне бы жить и жить, и наслаждаться этой жизнью по полной программе.

– Да, сорок пять, вот я помню, была у меня на фронте одна медсестра ... ух, мы с ней, - начал Брежнев.

– Шеф о бабах потом, сейчас речь идет о жизни. Я пожить еще хочу. Я всего лишился. Был молодым, в меру красивым, меня девушки любили, а теперь? Давай договоримся. Теперь шеф, извини, никаких излишеств в смысле выпивки, еды и разной химии. Зарядочка, прогулки на свежем воздухе, да и культурку подтянем: книги, театр, кино, ... зоопарк. Это - фундамент новой жизни создадим. Ты фильм 'Звездные врата' смотрел? Хотя, что это я? Откуда ты мог, это после тебя показывали. А суть в том, что инопланетяне подселяют в человека такого разумного червя-паразита. И червь заботится о хозяине, лечит его, защищает в опасности, ну и 'рулит' хозяином немного, ... иногда. Так и у нас, дорогой Леонид Ильич, примерно та же ситуация. Могу я вроде изменять состояние твоего организма в сторону оздоровления. Видно все же не зря так вышло, что я моложе оказался. Не знаю, как это получается, но процесс пошел - вот сосудики получше становятся. Так что шеф, давай жить мирно, уважая интересы друг друга. Если Бог даст, может, еще лет десять проживем, а не два, как в истории.

– А что, Викторин, давай попробуем, чем чёрт не шутит. Хотя теперь насчет этого чёрта... того, надо по-осторожнее, Бог ведь есть, получается. Теперь молитву, какую читать надо будет, с патриархом опять же посоветоваться...

– 'Иной мир' точно есть. А вот насчет Бога и ангелов, все же гложут меня сомнения, - отозвался Викторин.
– Подумаем'.

Ильич открыл глаза, рядом наклонилась медсестра, поправляя повязку на голове. Юное, в конопушках, лицо, курносый носик, длинные ресницы и завораживающие изумрудные глаза оказались совсем близко. Рыжие, чем-то сладко пахнущие локоны волос касались лица генсека. Он посмотрел еще ниже, на глубокий вырез белого халатика - открылись два очаровательных холма и ложбина упругой груди. Процесс оздоровления организма шефа действительно пошел. Как у героя известной книги, у Ильича бешено застучал пульс в самых неожиданных местах. Давно такого с ним не было. Правая рука генсека легла на обнаженное колено медсестры:

– Как тебя зовут?
– слегка севшим от неожиданного волнения голосом спросил он.

– Юля - ответила она Брежневу, покраснев как мак.

– А я, Юля, мужчина - неожиданно близко придвинувшись к ней, сказал Брежнев.

IV. Если раны - небольшой...

Антон сидел в курилке, подставив лицо ласковому утреннему солнышко и дышал свежим, не пахнущим вездесущей больницей, воздухом. И вспоминал, тем более, что с другими развлечениями в госпитали обстояло, как в советской торговле с копченой колбасой - дефицит, однако...

Окончательно очнулся

он уже в приемном покое госпиталя. До того несколько раз Антон раскрывал глаза, в попытке понять что происходит, но видел лишь чьи-то лица и чувствовал, что все вокруг трясется, гремит и снова проваливался в бессознательную темноту. Теперь его привел в себя холод и громкий разговор рядом. Он осторожно повернул голову. На холодном бетонном полу, с редко сохранившейся, керамической плиткой, не заморачиваясь, в будничной спешке был установлен десяток брезентовых носилок с лежачими тяжело раненными солдатами. Кое-кто тоже очнулся, некоторые стонали в беспамятстве. Наклонившиеся над соседними носилками люди в белых халатах громко обменивались какими-то непонятными терминами. Приподнявшись, один из белохалатников заметил смотревшего на него Рыбакова и громко позвал сестру.

Потом были болезненные процедуры, затем - коридор. Широкий коридор госпиталя, являлся транспортной артерией, сообщённых с ним других отделений, операционных, перевязочных и столовой, заканчивался в палатах. Госпитальная палата для рядовых - огромное помещение, некогда, как рассказывали, служившее раньше королевскими конюшнями офицерской гвардии местного короля, было плотно заставлено установленными в три ряда железными двухъярусными кроватями, с узкими проходами, стоящим на входе столом, дежурной медсестры и аккуратно сложенными в углу, сопутствующими медицинскими атрибутами - капельницами, утками, суднами и прочим медицинским инвентарем. Первый ярус коек был законно закреплён за тяжело раненными - ампутантами, незрячими, раненными в брюшную область, позвоночника, головного мозга и прочими.. Было много воинов с двойной ампутацией нижних конечностей, лишившихся одновременно верхней и нижней, одновременно двух верхних с полной потерей зрения. Много всего было...

Офицерам было легче, несколько их палат не были столь плотно забиты ранеными. Но и в них встречались тяжелораненые, получившие осколочные или пулевые ранения в область позвоночника. Физические боли, при таких случаях, относили их в разряд исключительных. Даже самое сильное обезболивающее при таких ранениях часто совсем не действовало. Не в силах выдержать адскую боль, такие 'тяжёлые' не оглядываясь на воинское звание, возраст, стыд и упрек, ночами напролёт орали, наводя ужас на окружающих. Помогало перенести это, лишь то, что их было немного. Но Рыбаков понимал, что война только начинается и сколько таких боев, как у них, будет потом, никто сейчас не может предсказать. Как и сколько будет таких несчастных, никто не скажет тоже. Настроение от этого падало и спасало только наступление завтрака, обеда или ужина.

Ему, как сравнительно легко раненому, довольно быстро разрешили вставать с койки и посещать столовую самостоятельно. 'В столовой уютно. Гороховый суп, гречневая каша с бараниной, горячий компот... Хлеб белый, крупно нарезанный. Официантки и среди них - кареглазая, улыбчивая украинка Маша. 'Чудо наше ласковое!' - отзываются о ней офицеры и врачи' - вздохнул, вспоминая, Рыбаков. Антону она нравилась, но какая-то непонятная робость мешала с ней заговорить. Он завернул рукав и посмотрел на часы. До обеда оставалось еще полчаса, которые надо чем-то занять.

– Антон! Рыбаков!
– донесся откуда-то из-за спины крик.

Антон повернулся и увидел идущего к нему старшего лейтенанта из третьей роты.

– Серега, привет!
– поздоровались. Было приятно видеть сослуживца, живого и здорового.

– Ты как?
– спросили они одновременно и засмеялись.

– Садись, рассказывай, - предложил Антон.
– Как в части? И... что с Кадыровым?

– С Кадыровым?
– старлей нахмурился.
– А что с Кадыровым... доказал, что получил приказ сверху, поэтому и не было бокового охранения. Говорят, будет замкомбата у нас же теперь.
– Тарнавский махнул рукой.
– Лучше ты про себя расскажи.