Мой очаровательный медведь
Шрифт:
На лицо Бернара набежала мрачная тень, а красивые губы поджались. Не знаю, о чем он сейчас думал. Но вряд ли о чем-то приятном.
Но затем стало еще хуже.
Мощные ладони крепко сжались, раня до крови кожу ладоней. Янтарные глаза остекленели. Смуглое лицо побледнело.
Мужчина тяжело задышал, а после произошло и вовсе нечто такое, из-за чего у меня возникло только одно стойкой желание. Выпорхнуть из окна. И как можно скорее.
Он зарычал.
Не так, как бывает, когда обычный мужчина зол. И он кричит. Или высказывает свое недовольство. И в его голосе действительно, бывает, проскальзывают
Нет.
Совсем, нет.
Он зарычал по-настоящему. Как могут рычать только дикие звери. Утробно и жутко.
От этого жуткого рыка на теле по стойке смирно встали волоски. А инстинкт самосохранения завыл об опасности. Я машинально отползла подальше, к спинке кровати, гонимая свихнувшимся инстинктом, вопящим: убежать и скрыться как можно скорее от этого сильного, опасного хищника, готового в любой момент наброситься и сожрать.
Но, похоже, это был все же не инстинкт самосохранения, а нечто совершенно иное. Потому как я, вместо того чтобы улепетывать, сверкая пятками, от этого непонятного «нечто», прикидывающегося человеком, отползла к спинке кровати, выставив подушку на манер щита, тихо просипела:
— Кто ты на самом деле такой, Бернар Бьорн? Что ты такое?
Мужчина, или кем он там на самом деле был, хотя уж точно не женщиной, как я ожидала, не разозлился. Он лишь устало прикрыл глаза, скрывая под веками приплюснутые зрачки, как у котов, только более широкие, выдохнул:
— Это и есть последствие нашей необратимой связи.
— Какой такой связи, — нервно икнула, обнимая подушку. — О чем вы говорите?
— Мы снова на «вы», — с горечью усмехнулся он. — Этого следовало ожидать, после того как я едва не сорвался. Иногда бывает, что я не могу его контролировать.
Бьорн опустил голову, уставившись на ноги. Я же нахмурилась, еще больше запутываясь во всем этом бреде сумасшедшего.
— Кого его? — прошептала. И тут же с долей истеричности добавила, заметив, как он дернулся в попытке то ли подняться, то ли поменять положение: — Только сидите на месте. И не вздумайте подняться!
Бернар выставил руки и, тяжело вздохнув, тихо произнес:
— Попробуй успокоиться. Прошу. А я попробую тебе все объяснить. По крайней мере, постараюсь.
И он попробовал. А я попробовала уложить в голове полученную информацию, с каждым его словом чувствуя себя не то окончательно свихнувшейся и попавшей в психушку. А происходящее - или действием наркотических психушечных лекарств. Или сном. И лучше бы это было второе. Все же первое совершенно не прельщало.
Но также я подсознательно понимала, что это ни то и ни другое. Это, мать его, страшная реальность.
Или не совсем уж такая и страшная. Тут как посмотреть. Но в тот момент она, эта реальность, была именно такова.
Глава 31
Лена
Оказывается, в нашем мире существовали не только люди. Но и мифические оборотни. Спокойно существующие рядом с человеческой расой и даже имеющие с ними различные отношения. Дружбу и, господи, ущипните меня, любовь.
Оборотни прекрасно работали в человеческих компаниях, на высоких должностях. Создавали свои компании, в которых так
Естественно, сами люди и не подозревали, с кем им приходится делить один рабочий кабинет. И понятия не имели, что за перегородкой твоего рабочего места в, например, центре поддержки, может оказаться совершенно не улыбчивый добродушный парень, а истинный, к примеру - волк.
Оборотни не скрывались, но и не выставляли себя напоказ. Не заявляли о себе. Но оно и понятно. Люди уж точно не были готовы к подобному шагу.
Даже я, всегда трезво смотрящая на многие вещи, имеющая устойчивую психику (психолог подтвердил), и то сейчас тихонько подвывала, смотря в заледеневшие, уставшие глаза мужчины с приплюснутыми, почти вытянутыми зрачками.
Мать моя женщина. Напротив меня сидит оборотень. Оборотень! Можно даже повторно не кусать язык или щенку, я уже знала — не поможет.
Дальше больше.
Бьорн заговорил о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. В том самом смысле, в котором только можно было представить. Он начал говорить о неких парах. А точнее - о предначертанных оборотней.
Не все оборотни женились или выходили замуж за себе подобных. Это объяснялось парностью. Некий древний инстинкт. Притяжение. Просыпающийся в момент нахождения подходящих по всем внутренним параметрам женщины или мужчины.
Оборотни и сами четко не могли объяснить, как это происходит и по каким критериям. За это понимание отвечала звериная половина. Но знали, что где-то там есть его или ее частичка. Частичка души. Созданная именно для него или ее.
Это притяжение невозможно было остановить или пресечь. Или как-то еще заглушить. По крайней мере, с оборотнической стороны. Да и не бывало такого, чтобы пара отказывалась от своего или своей предначертанной.
Ведь если пара была из человеческой расы, не имея звериного инстинкта, все равно ощущала принадлежность именно к этому мужчине или женщине. И как бы ни старалась или ни желала, пускай будет человеческая женщина, а все равно, встречая пару, через какое-то время приползала хоть на коленях, хоть на пузе.
Неприглядная правда.
Но был еще более, можно сказать, страшный момент. Со стороны человеческих пар.
Стоит предначертанным слиться, грубо говоря, заняться сексом - и последствия необратимы. Любой оборотень будет чувствовать, что этот человек принадлежит другому оборотню и никогда не посмеет и близко подойти или завязать интрижку.
Со стороны «наших» мужчин еще круче. Они на подсознательном уровне будут чуять от женщины нешуточную опасность, дискомфорт и желание свалить в закат. И все из-за метки, которую оборотень ставит в момент слияния.
Ах, да, еще и его запах.
Вывалив на меня последнее, Бьорн настороженно замолчал, пытаясь что-то понять по моему офигевшему лицу.
Заторможено моргнув, передернула плечами, стряхивая с себя оцепенение.
— Ты хочешь сказать, — кашлянула я, лихорадочным, мечущимся взглядом смотря куда угодно, но только не на подобравшегося мужчину. — Ты хочешь сказать, Бернар, что то, что между нами произошло, и было то самое слияние? Ты хочешь сказать, что я твоя пара, Бьорн? Ты хочешь сказать, что ни с кем, кроме тебя, я больше не смогу быть? Не смогу больше жить так, как я того хочу?