Мой папа рок-звезда
Шрифт:
— Пап, я распаковал приставку, осталось только все подключить, и можно играть, — влетев на кухню, словно вихрь, начал тараторить Антон. Смотрю на него и не понимаю, а в какой момент он успел свинтить. Неужели я настолько сильно погрузился в свои мысли, что прозевал?
— Хорошо, только давай для начала поужинаем, — засовываю в рот огурец и начинаю хрустеть.
— Да, конечно, — кивнув, Антон садится рядом и повторяет за мной. Кидаю взгляд на его тарелку и вижу на ней недоеденную картошку. Хочется спросить, а какого, собственно, хрена он снова сел за стол,
— Играть? Серьезно? — насмешливо произносит Аля, будто до сих пор не верит в происходящее.
— Ну ма-а-ам, — жалобно протягивает сын, вытягивая на столе руки и ударяясь лбом об стол.
— Антон, я сколько раз тебя просила не делать так?
— Да, да, знаю. Волосы на столе оставлю. Ты серьезно думаешь, что я в свои четырнадцать уже лысею? — уперевшись подбородком в стол, смотрит на Алю смеющимися глазами. Не выдерживаю, когда Аля закатывает глаза, и начинаю смеяться.
— Не думаю. Просто сейчас ты делаешь некрасиво.
Замолкаю, впиваясь в Алю протестующим взглядом. В каком смысле некрасиво? Пацан не сделал ничего такого, чтобы его отчитывать.
— Ок, понял, — подняв руки, убегает в гостиную.
— А ты не слишком строга? — произношу серьезным тоном. — Мне кажется, он ничего такого не сделал.
— Слушай, отец недели, не умничай, а.
— Ок, понял, — поднимаю руки и смеюсь.
Сдаюсь, чувствуя, как пахнет паленым.
Пораскинув мозгами и слопав еще парочку вкуснейших огурцов, я понимаю, что Аля все-таки права.
— Разреши остаться с ночевкой? — произношу, когда за окном в который раз раздается гром. Я никогда не любил дождь, он навевает щемящую тоску. А возвращаться в такую погоду в город чревато необратимыми последствиями. Вся надежда на Алю.
— Лисов, ты совсем уже? — вскрикивает, складывая в раковину грязную после ужина посуду.
— Я в гостиной переночую, а ты что подумала? — улыбаюсь самой соблазнительной улыбкой, что только есть в моем арсенале, окидывая ее с ног до головы жадным взглядом. Лицо Али вспыхивает алой краской, прикусив губу, она стремительно отворачивается к раковине и приступает к мытью посуды. Не могу удержаться и продолжаю, получая нереальное удовольствие от ее смущения. Господи, пусть она сейчас вспоминает о том, как нам было хорошо вместе. — Хотя знаешь, если ты хочешь, я вовсе не против присоединиться к тебе.
— Даже не надейся, — замахнувшись на меня полотенцем, прогоняет прочь из кухни.
Громко смеясь, я забегаю в гостиную и падаю рядом с сыном на пол. Пока меня не было, он поставил заряжать джойстики и очки. Жаль, их одна пара, но это поправимо — возьмем еще одни. Мы быстро подключаем приставку к телевизору, выбираем стрелялку и пропадаем на счастливых два часа.
— Народ, ау, час ночи, — разрушает нашу идиллию внезапно появившаяся Аля.
— Мама, еще немного.
— Знаю твое немного, потом до обеда будешь спать.
— Мама права, — вмешиваюсь в спор между сыном и Алей. — Завтра поиграем, если так хочешь.
— Спасибо, пап, — обнимает за шею и убегает. — Спокойной ночи, — доносится с лестницы,
— Пригласишь к себе? — закидываю руки за голову и падаю на пол. Взгляд Али скользит по моему животу и останавливается аккурат на…
— Пошел к черту! — швырнув в меня постельное, убегает наверх.
9. Лис старший
— Как вы себя чувствуете? — сквозь сон слышу чужой голос. С трудом удается разлепить веки и оглядеться по сторонам, насколько позволяет сковывающий шею бандаж. Светлые стены кажутся чужими, а тошнотворный запах медикаментов это только подтверждает.
«Я что, в больнице?» — первая мысль, которая приходит в голову, когда я обнаруживаю над собой седовласого мужчину в белом халате и с планшетом в руках. Высокий и худой, с осунувшимся лицом он не вызывает доверия. Но в моем положении выбирать не стоит. Единственное, что меня волнует — это где мои друзья и Аля.
Открываю рот, чтобы спросить, где остальные. Живы ли они. Но вместо слов вырывается хрип, сковывающий горло. От боли во всем теле, стоит попробовать слегка пошевелиться, начинают слезиться глаза и гореть губы. Моргаю, прогоняя слезы и чувствуя, как мной начинает овладевать паника. Она спешно окутывает темным покрывалом сознание, с каждым вздохом сопротивляться становится сложнее.
И я сдаюсь… Мне страшно. За себя, за ребят и за мою Алю.
От резко нахлынувших эмоций я сжимаю кулаки и кусаю губы. По телу прокатывается адская боль, я чувствую ее везде. Такое ощущение, что по мне проехались катком, затем забинтовали и уложили на кровать, не забыв подключить кучу проводов. Перед глазами пролетают последние минуты перед аварией. Они становятся триггером…
— А-а-а-а-а, — кричу, понимая, что не в силах контролировать эмоции. Они мне неподвластны.
— Антошка, не кричи, все хорошо, — сбоку от меня раздается мамин голос, вынуждая меня прекратить истерику.
Я замолкаю, слегка поворачиваю голову и удивленно смотрю на нее. Она, как всегда, великолепна. Платье-карандаш, подчеркивающее изгибы ее тела, с откровенным декольте, списывает с ее настоящего возраста лет десять точно. Идеальная прическа, свежий маникюр и улыбка, с которой она никогда не расстается. Даже на похоронах деда она умудрялась улыбаться. Неужели это была плата за то, что он всегда называл ее бестолковой невесткой?
— Сейчас, погоди немного, — женщина, общения с которой я по возможности стараюсь избегать, тянется к стакану с водой, подносит его к моим потрескавшимся губам. Через трубочку делаю несколько жадных глотков и моргаю. Слезы катятся по вискам, мне не стало лучше.
Перед глазами выбеленный потолок и яркая люминесцентная лампа. Она слепит глаза, заставляет невольно жмуриться и отводить взгляд на мрачную стену. За окном стеной льет дождь. Мокрая погода усугубляет и так хреновое самочувствие. Надежда, что кто-то выжил после столкновения со встречной машиной, падает к нулю с неизмеримой скоростью.