Мой папа самый лучший
Шрифт:
И только я успела об этом подумать, как пришел Мирон. Глаза так и зажмурила. Никого не вижу, никого не слышу.
Он разделся и залез под одеяло.
— Ты спишь?
— Сплю, — отбиваю его вопрос лаконичным ответом.
— Поговорить не хочешь?
— Нет, — убеждаю себя, плотно прикрыв глаза.
— Ты должна понять, Лиза, что все произошло, когда я вообще не думал…
— Да я уже поняла, что вне работы ты редко прибегаешь к мыслительной деятельности, Мирон! Но ты не отчаивайся.
— Чего?
— Того! Спи уже! — не стесняясь, прикрикиваю на него я и снова падаю на подушку.
— А ты не сильно обиделась, раз к себе не уехала, — размышляя вслух, с нескрываемым ерничеством заметил Мирон.
Что-о?
Вот козлик.
— Я же говорила, что у меня все по расчету! — с достоинством отвечаю я.
Легкий шорох.
Явно смотрит сейчас в мою сторону и соображает, что сказать.
— Стерва.
Мирон дергает одеяло на себя.
— Мужлан.
Не церемонясь, дергаю свой край одеяла.
Глава 22. Русское сафари
Лиза
Подняв рюкзак и опустив его обратно, в голове промелькнула мысль, что возможно я все-таки переборщила со всякими спреями от мошек и кремами от укусов диких гадов. Ассортимент был столь велик, что я даже не могла назвать точное число баллончиков и туб, находящихся у меня сейчас в шмотнике.
К черту!
Все равно не мне нести.
Усмехнувшись про себя, с сожалением отметила, как же я не хочу лететь на эту треклятую охоту!
Вот что там делать мне? Офисному работнику до мозга костей?
Ответ вполне логичен: «Ничего!»
Но меня берут.
Потому что так захотел ОН! Великий и могучий Мирон Романович! И потому что я должна присмотреть за малышкой Авророй, которой жутко не терпелось оказаться на настоящей охоте!
Прихоть?
Больше похоже на то. Но, а если у девчонки действительно способности быть этаким маленьким воином? Может, у нее сложиться карьера в женском спецназе? Интересно, а он существует?
Такие офисные мыши, как я, об этом могут лишь догадываться.
Между мной и Мироном вот уже несколько дней продолжалась выкрутасная война.
Выпендривалась я, а умилялся он.
Он позволял мне это делать, а я от его щедрости еще больше злилась.
Потемкин всякий раз высмеивал мои попытки подстроить и подогнуть его под себя.
Смешно?
Ладно.
Только я могу придумать что-то еще.
Наши отношения при Дарье Филипповне и Авроре были, как и прежде.
До ссоры.
То есть это я обиделась, а ему-то пофиг.
При семье мы миловались и даже позволяли себе нежности: поцелуи
Просто в губы.
Даже любой диснеевский поцелуй тут нам даст фору!
Такие отношения Потемкин называл «на сухом пайке». С издевкой посмеявшись, заверил меня, что на таком «фастфуде любви» он продержится ровно три дня. А потом по его словам я должна была «держаться».
Три дня прошли, но держался он.
Я предполагаю, что Мирон просто решил что «раз гора не идет к Магомеду, то… она все равно к нему придет!»
В конце концов, не так уж я на него и сильно обижалась по прошествии нескольких дней. И рано или поздно я бы к нему пришла, окончательно осознав, что Потемкин не виноват. И что в ловушку саму себя загнала я. Я же ведь его люблю. И как бы странно это не звучало, но мы признались в этом друг другу, шутя. Разыгрывая спектакль перед Дарьей Филипповной и Авророй.
Ладно, съезжу на охоту и капитулирую. А пока будем держаться выбранных ролей.
Вчера с Мироном мы ездили на встречу с психологом.
С ней мы отбросили маски и серьезно обсудили вопрос, касающийся Авроры. Был выбран курс на десять сеансов-лайт. Первая встречу мы солидарно с Мироном решили назначить через пару дней после возвращения из Карелии. Возить малышку к психологу мы решили оба. Так ей будет легче справиться.
Все налаживалось и становилось стабильным. Все как я хотела.
Взгляд медленно смещается на огромный походный рюкзак.
Кроме этого!
Так и хотелось в следующий миг громко и, жалея себя, захныкать, заныть, заскулить, но кто-то трижды постучал в дверь, и я встрепенулась.
Не успела я сказать: «Да!», или «Войдите», как он вошел.
— Привет. Чего стучишь? Твой же дом, — подмечаю я, упаковывая последние шмотки.
— Да так, думаю, вдруг не в настроении, — голос у Потемкина с утра немного басит.
Глянула на него — такой хорошенький. И борода его густая, и волосы, небрежно уложенные, и взгляд этот разведкопроверяющий!
Так и хочется его обнять, поцеловать и сказать: «Можно я не поеду?»
— Мирон.
О! Эта интонация меня сдает с головой.
Мы встречаемся глазами, и, кажется, он все понимает.
Бросаю вещи и встаю, прильнув поясницей о высокую спинку кровати.
И заново…
— Мирон, — томно вздыхаю, — я тебя прощаю.
Глаза у Потемкина так и округлились.
— Что все? Театр закончился? Сил больше не хватает недотрогу из себя изображать?
— Закончился, — улыбаюсь я, попутно соображая, как подать следующую порцию информации, — я люблю тебя, Мирон! А остальное все неважно!