Мой парень - псих
Шрифт:
— Поддержка! — выкрикивает она и падает замертво, чтобы тут же ринуться вверх вместе с музыкой.
Ее танец — одна из самых прекрасных вещей, что я когда-либо видел. Целую вечность любовался бы, и странное дело: глядя, как она взмывает и парит над танцполом, я будто снова качаюсь на волнах с малюткой Эмили. Так хорошо танцует Тиффани.
— Твой отец больше не ужинает со мной. И гулять мы тоже перестали. После того как «Иглз» проиграли «Бакканирз», он снова… Пэт, ну не гуди, пожалуйста!
В преддверии нашего с Тиффани выступления мы с каждым днем бежим все быстрее
— Я не уверена, что ты понимаешь, как много это значит для моей сестры, — говорит Вероника, пока я силюсь обрести дар речи: у меня просто челюсть упала, когда они с Эмили появились на ступеньках, ведущих в мой подвал. — Ты знаешь, что с тех самых пор, как умер Томми, она никогда не просила нас, свою семью, прийти посмотреть, как она танцует? Да что там, она вообще запрещала нам появляться на ее выступлениях, все два года. Но сейчас она считает, что станцует безупречно, так, что не стыдно и родственникам показать, — собственно, она твердо в этом убеждена, — и, хотя я очень рада за нее, мне страшно даже подумать, что она может сделать, если вы провалите выступление. Она не самый уравновешенный человек, Пэт. Ты же понимаешь это? Ты понимаешь, что неудачное выступление приведет к нескольким месяцам серьезной депрессии? Поэтому я должна спросить тебя, как на самом деле проходят ваши репетиции? Ты действительно считаешь, что вы сможете победить? Честно?
Прежде чем выключить свет, я долго смотрю в глаза Никки на фотографии. Изучаю ее веснушчатый нос, пшеничные волосы, спелые губы. Целую ее много-много раз.
— Уже скоро, — говорю я ей. — Я делаю все, что могу. Я не подведу тебя. Помни: «вечность начнется сегодня».
А вот я качаю мышцы: силовая скамья, подъемы ног, подъемы корпуса на «Стомак-мастере-6000», велотренажер, приседания, отжимания на кулаках, скручивания — все, что полагается.
— «Азиатский десант» подберет тебя… — Клифф с улыбкой кивает. — Ага, снова гудим, значит. Твоя мать говорит, ты ни с кем не хочешь обсуждать футбол, но ты же не собираешься в самом деле пропустить домашний матч?
— Самое важное в поддержках — они должны смотреться так, будто ты вообще не прикладываешь никаких усилий, точно воздух держишь. Должно казаться, что я парю. Ты понял? А раз понял, прекрати трястись во время танца. Блин, такое ощущение, что у тебя болезнь Паркинсона!
— Как может команда, у которой всего одно поражение в пяти матчах, проиграть три раза подряд? — гремит отец, стоя на верхней ступеньке. — Команда, которая так круто разгромила «Даллас ковбойз»? Команда, у которой первоклассные атакующие, в которой защитники отбирают мяч еще на линии розыгрыша чаще, чем в любой другой команде лиги? Пэт, можешь гудеть сколько влезет. Но ты не можешь отрицать, что забрал удачу у «Птичек» и испортил нам весь сезон!
А вот я качаю мышцы: силовая скамья, подъемы ног, подъемы корпуса на «Стомак-мастере-6000», велотренажер, приседания, отжимания на кулаках, скручивания — все, что полагается.
— Ладно. Сойдет. Как ползти,
— Я купила тебе подарок, — говорит Тиффани. — Иди в ванную и примерь.
Зайдя в ванную, достаю из пакета желтое трико.
— Что это? — кричу я Тиффани.
— Твой костюм. Надевай, проведем генеральную репетицию.
— А рубашка где?
— Еще раз, — командует Тиффани, хотя на часах уже 22:45, а локти у меня болят так, точно вот-вот отвалятся. Я танцую на обнаженных нервах. Я танцую на костях. — Еще раз!
23:45.
— Еще раз, — командует Тиффани и занимает свое место в левой части зала.
Знаю, что спорить бесполезно, поэтому падаю на пол и готовлюсь ползти.
— Может быть немного щекотно, — предупреждает Тиффани и проводит розовой женской бритвой по моей груди, а потом показывает чашку, в которой смачивает лезвие, — сколько волос она сбрила.
Я лежу на коврике для йоги посреди танцевального зала. Моя грудь намазана каким-то зеленоватым гелем с алоэ — он белеет, когда вспенивается. Оттого что Тиффани меня бреет, как-то не по себе: меня никогда раньше не брила женщина, да что там, мне вообще никогда не брили волосы на теле. Когда она намыливает мою кожу, я закрываю глаза; пальцы рук и ног нещадно щиплет.
Я нервно хихикаю всякий раз, когда она выбривает полосу у меня на груди. Нервно хихикаю, когда она выбривает полосу у меня на спине.
— Эти мускулы должны сиять на сцене, прямо как солнце!
— Может, я просто рубашку надену? — спрашиваю я, хотя втайне наслаждаюсь бритьем, пусть и какое-то странное это удовольствие.
— Разве солнце носит рубашку?
Желтого трико солнце тоже не носит, думаю я, но вслух не говорю.
В преддверии нашего с Тиффани выступления мы с каждым днем бежим все быстрее и быстрее, а добравшись до парка, последнюю милю одолеваем со всей скоростью, на какую только способны. Я всегда прибегаю первым — я же мужчина и к тому же отличный бегун.
За два дня до конкурса, когда мы готовимся прогнать весь номер двадцать пятый раз за день (двадцать пять у Тиффани любимое число), она говорит:
— Мы должны это сделать безупречно.
Я стараюсь изо всех сил и, ловя отдельные моменты нашего танца в окружающих зеркалах, понимаю: господи, мы и правда безупречны! Когда заканчиваем, я взбудоражен до крайности, я уверен: победа будет за нами. Еще бы, с такими жертвами и упорными тренировками. Моему фильму точно обеспечен хеппи-энд!
Однако в перерыве, пока мы пьем воду, я замечаю, что Тиффани держится как-то странно. Не кричит на меня, не ругается крепкими словами.
— В чем дело? — спрашиваю.
— Сколько человек ты позвал на наше выступление?
— Всех, кого знаю.
— Вероника говорит, твоя семья сердится на тебя за то, что забросил футбол.
— Мама не сердится.
— Пэт, я волнуюсь, а вдруг слишком мало людей придет болеть за нас? Тогда других танцоров будут поддерживать громче, и судьи могут склониться на их сторону. Если мы проиграем, я не смогу быть твоим посредником.