Мой парусник

Овсянникова Любовь Борисовна

Шатры лесов затаптывает в землю Безжалостный и мрачный листопад. Боюсь его, но все-таки приемлю: Вновь мягко стелет, ветрами богат! А он колышет сорванные листья И мне ссыпает на балкон под дверь. Была ли жизнь? Иль то мне только снится Печаль потерь? Я протестую против всех забвений, Умышленных или идущих к нам Спонтанными потоками стремлений Не поддаваться избранным богам, Не растворяться в искушенной воле, Не таять в искусительном уме. Я понимаю — не уйти от боли, Живя в огне.

Смежаю вежды…

Смежаю

вежды… Еще зима. Молчит продрогший сквер, На голых ветках — времени излуки. И где-то там рождаются разлуки — Недобрые предвестницы потерь. Снег потемнел В последних днях зимы, И скоро вовсе изойдет водою… Как нам поспорить С горестной судьбою, Как повторить Творящий круг весны? И мнится мне Разбуженность сердец, Что зреет в них тревожная попытка, И терпкая и ноющая пытка Весной начала. А зиме конец… О, боль надежды…

Дыхание небытия

Дыхание небытия… Есть где-то все И есть отдельно я. Хотя преград меж нами вовсе нет, Но чьи-то зло застывшие глаза, Глаза из тех, что не сулят побед, Не позволяют повернуть назад. Настал, как ночь, Последний час… Не вовремя, еще бы не сейчас! Ведь я еще в плену своих надежд, Еще мне мнится новая стезя. Но в прорези бесформенных одежд Пустые все преследуют глаза. День не взойдет И меркнет свет… Глаза в глаза — спасенья больше нет. Ты без меня остался где-то там, Куда мне путь заказан и закрыт. Как хочется живым моим глазам Вернуться к тем, Кто мною не забыт! Дыхание небытия… Причем здесь я?

* * *

Пейзаж все тот — зима, сугробы, сквер, И ночь по-прежнему глотает звуки. К приходу я безрадостной разлуки Открою дверь, открою дверь… В огромных хлопьях, скучен и безлик, Наполнив воздух, оседает долго, Тяжел и сир, как неизбежность долга, Последний снег сверкает и летит… Последний снег в последних днях зимы Растает днем и отшумит водою, И унесет куда-то вдаль с собою, Чем жили мы, о чем мечтали мы.

* * *

И слова, что не созданы болью, Умирают в холодной дали. Мы вдвоем меж зимой и судьбою, Победить только их не смогли.

* * *

Затихли струны, отдалились звуки, Забылись пылкие слова. Мои слова… Померк в тот час разлуки Свет торжества. Запеленал безвременным туманом, Мой день неспешно обволок И спрятал истину, иллюзии, обманы Разлуки срок. Не властна я над былью и над прошлым, Оставшимся за той чертой, Где шли дожди и сеяли пороши, Томился зной. Иду вперед под бременем наитий Куда-то вдаль и наугад, Минуя даты, сроки и события, Гляжу назад. Я, словно Будда в хмурой ипостаси, От мира отрешила взгляд, И все потери и находки наши Болят, болят.

* * *

Еще одет, еще в шелках мой бор: Пылают клены и рябины, И продолжает тихий разговор Листва берез

на веточках вершинных. Еще шумит кудрями старый бор, С оттенком яркой позолоты: Охра, багрянец, желтизны убор. И листопад! Как будто плачет кто-то. В дожде лучей еще уютен он, Стал реже лишь неяркой тенью. Поет там ветер про грядущий сон, Приветствуя мое умалишенье.

* * *

Опровергаю Скуку утверждений, Что вот пришла, Пришла пора разлук, Что нам не повторить Томящий перестук Сердцебиений.

Осторожность

Шумят дожди… Все лето — только дождь, Спешащие, настойчивые нити И лужи, и ручьи… Какая мощь — Стихия всех моих наитий! Почти как мощь упрямости воды, Где неба и земли соединенность. И что-то есть от краха, от беды В том, что зовется «осторожность». Есть что-то от Трусливости греха В ее уклончивой повадке. И путаность в поступках и словах, Как дисгармония в устроенном порядке.

* * *

Поклялась на мятежной крови, Что тебя насовсем позабуду. Не звони, не пиши, не зови, Не являйся опять отовсюду. Не пиши, не зови, не звони… Не унять мне упрямые губы: Только сохнут и просят они — Прикоснуться, прижаться, прильнуть бы. Не зови, не звони, не пиши… Но все помнят безумные руки, И ловлю я твои миражи Да обманного голоса звуки. Истомили меня, извели Твои очи. И тает остуда. Я напрасно клялась на крови, Что тебя насовсем позабуду.

* * *

Нанизались на травы росинки, Замохнатилась гулкая даль — Листопад после долгой разминки, Оседлавши ветра, проскакал. Растревожил глухие поверья, Сбросил наземь последний листок, А потом, все смеясь и хмелея, Замурлыкал и мягко прилег. И, свернувшись продрогшим клубочком, Успокоился, словно устал. По размокшим дорогам и кочкам Он туманы свои распластал. Разорву, разметаю, развею Этот плен — листопадовый сон! Почему, окаянный, он смеет Диктовать мне осенний закон? Я живу на других измереньях, По другим я заветам живу… Оголились кусты и деревья, Облака все плывут и плывут… Ах, органные груди планеты, Облака, очертившие высь… Безудержная молодость, где ты? Беспричинное счастье, вернись!

* * *

Спустился откуда-то свыше, Огромный, всевластный, седой, Подкрался незримо, неслышно И лег на густой сухостой, На землю, открытую небу, Навис над пространством ее. О где отогреть бы мне, где бы Озябшее сердце мое? Туман, Листопадовы дали… И вот серебрится весь мир. Нашла ли я счастье, нашла ли, Иль поиски бог запретил? Болею забытой строкою… И нет исцеления, нет. Глубокой осенней порою Она мне и радость, и свет, Лишь слово — тепло, и отрада, Моя горевая звезда. Не надо, конечно, не надо Манить меня сладостным «да». Пускай отболят все печали И боль отойдет в забытье. Туман, Листопадовы дали, Озябшее сердце мое…