Мой профессор
Шрифт:
— Сказала бы?
Она замолкает, пораженная моим вопросом, а затем снова качает головой, теперь медленнее, и свежая слеза скатывается по ее щеке.
— Ладно, не бери в голову. Теперь это не имеет значения, не так ли? Она мертва. Я не могу спросить ее и узнать правду. Могу только предполагать, что она была лучше, и, хотя она изменила Фредерику и забеременела мной, я не верю, что она дважды сыграла роль любовницы. Не верю, что это было в ней.
Она права, что это не имеет значения.
Ей лучше не знать правды.
— Значит, Фредерик тебе
— Нет. — Ее тон почти резкий. — Он выдал меня за своего ребенка, чтобы сохранить лицо и замять скандал, связанный с романом. Я никогда с ним не встречалась.
— А твой настоящий отец? Кто он? Где он?
— О, кто знает. Живет где-нибудь во Франции? Я даже не знаю его фамилии.
Похоже, она ни капельки не беспокоится о нем.
— У тебя нет никакого желания найти его?
— Нет.
Это слово — гвоздь в крышку гроба.
Вздыхаю, понимая теперь, что Эмелия более одинока, чем я думал, и плывет по течению в этом городе. А Эммет только что насыпал соль на рану.
— То, что произошло, неприемлемо. То, что сказал Эммет…
— Я знаю, что моя мать была доброй и любящей. Он не имеет права говорить о ней. Его слова ничего не значат.
— Мне жаль.
Мои извинения ее не успокаивают. Она садится и качает головой.
— Послушайте, я почти дома, просто остановитесь здесь, а остаток пути я пройду пешком. Вы, наверное, даже не собирались уходить оттуда. Вы вышли на улицу подышать свежим воздухом, а я совсем… потеряла голову. — Она тянется за своей сумочкой. — Вот здесь подойдет.
— Эмелия, я отвезу тебя домой.
— Вам нужно вернуться к ужину.
— Мне наплевать на ужин. — Мой голос звучит слишком резко.
— А как же Миранда? Вы сказали ей, где вы? С кем вы? — ее тон язвительный.
— Не знаю, почему это должно иметь значение.
Она уже как-то поднимала тему Миранды раньше, но я был отвлечен. Теперь кажется очевидным, что она делает.
Смотрю ей прямо в глаза, опровергая подозрения.
— Я с ней не встречаюсь.
— Встречаешься.
Мои руки крепче сжимают руль.
— Это то, о чем ты хочешь поговорить прямо сейчас? После всего? Ты беспокоишься о Миранде? — я тут же жалею, что говорю так нетерпеливо.
— Я видела ваши совместные фотографии в интернете. Знаю, что вы встречались с ней, по крайней мере, публично, а вчера она пришла навестить вас на работе. Она исчезла в вашем кабинете, и я представила себе худшее: вы воссоединяетесь после нескольких недель разлуки. Вы спали с ней?
— Господи, Эмелия.
Она быстро тянется к дверной ручке, и я хватаю ее, чтобы удержать от глупого и безрассудного поступка. Черт, она сводит меня с ума.
— Да, Миранда приходила повидаться. Она удивила меня. Я даже не знал, что она в городе, и уж точно не приглашал ее в Бостон. Должно быть, Эммет или Александр, или, кто знает, может быть, она здесь по работе. Она попросила меня привезти ее сегодня вечером, и я привез. Вот и все. Мы не целовались и не делали ничего другого уже несколько месяцев. Мы не вместе.
Эмелия
— Мне жаль. — Ее голос снова становится слабым. — Это была долгая неделя. Я… я чувствую, что не похожа сама на себя.
Значит, нас таких двое.
Я подъезжаю к ее дому и глушу двигатель.
Она отстегивает ремень безопасности и смотрит на меня большими карими глазами, обрамленными темными густыми ресницами, мокрыми от слез.
— Скажите мне снова держаться от вас на расстоянии, как вы делали раньше. Сделайте так, чтобы все это исчезло.
Хочу, чтобы эти слова пришли. Всего несколько недель назад их было так легко произнести.
Я приоткрываю губы, готовясь удержать этот поезд на рельсах, но вместо этого произношу два слова прямо от сердца.
— Не могу.
Эмелия не выглядит обрадованной моим признанием. Она выглядит так, словно снова на грани слез, смертельно уставшая и нуждающаяся в отдыхе. Она опускает глаза и качает головой.
— Спасибо, что подвезли.
Не могу придумать, что еще сказать. И не хочу отпускать ее, но также не думаю, что с моей стороны разумно следовать за ней. Так много всего происходит за последние несколько часов. Если бы я был на ее месте, то хотел бы побыть один, чтобы успокоиться и все обдумать. Кроме того, не думаю, что смогу помочь ей прямо сейчас, по крайней мере, не так, как ей нужно. В конце концов, я — часть проблемы.
Позволяю ей выйти из машины и смотрю, как она заходит в дом. Я сижу на обочине, наклонившись вперед над рулем, чтобы посмотреть через лобовое стекло и проверить, когда в ее квартире загорится свет. Наблюдаю, как ее одинокая фигура движется за тонкими занавесками, и вместо того, чтобы переключиться передачу и направиться домой, остаюсь там до тех пор, пока не перестаю видеть ее движение, пока в ее квартире не становится темно, и я не убеждаю себя в том, что она в безопасности и спит.
На следующий день Эммет принимает мое приглашение пообедать, но я не удивлен. Там, в Сент-Джонсе, мы постоянно сталкивались лбами. Помню, как он однажды поставил мне синяк под глазом, когда мы подрались. В другой раз я сломал ему нос во время футбольной тренировки, и кровотечение, казалось, никогда не остановится.
Когда прихожу, он уже сидит за столиком в ресторане, разговаривая по телефону. И поднимает взгляд только тогда, когда я сажусь на стул напротив него, а затем подзывает официанта, чтобы мы могли сделать заказ.
— У меня мало времени. Может быть, полчаса.
— Расслабься. — Я сажусь. — Ты не настолько, бл*дь, важен.
Уголок его рта приподнимается, потому что, конечно, на самом деле он настолько важен, я просто отказываюсь говорить ему об этом. Эммет всегда будет тем парнем, которого я встретил в Сент-Джонсе, иногда «мудаком, которого я терпеть не могу», но который прикрывал мне спину в трудную минуту.