Мой ректор военной академии

Тур Тереза

А когда Павлику было почти два года, мы попали в аварию. Виктор вел бэху в своей обычной манере.

– Кольцевая - это для того, чтобы погонять!
– говорил муж как раз в тот момент, когда мы вынеслись со стороны города и встраивались в поток машин.
– Скорость - классная, двести. Смотри, как офигенски получилось, зад чуть закинуло. А ты чего плетешься!!!! Нет, смотри, выпрутся на кольцевую - и плетутся!

Он чуть сильнее, чем было необходимо, выкрутил руль - пошел на обгон - и мы цапанули тот самый автомобильчик, водитель которого взбесил моего мужа.

Я кричала, сын хрипел - железки и пластмасски сминались. Скрежет. Визг шин. Машина словно попала в водоворот, собрав на себя все проезжающие автомобили...

Когда все закончилось,

я не могла пошевелиться. Голова была расплющена о подушку безопасности, из носа шла кровь, ног и позвоночника, по ощущению, не было вовсе. Только боль. И самое страшное, я уже не слышала дыхания сына.

– Помогите... Пожалуйста...
– я не могла кричать. Я могла едва слышно хрипеть.
– Во имя всего святого - помогите.

Впервые за последние двенадцать лет я не испытывала паники, снова и снова вспоминая то, что произошло дальше... Наконец-то я могу с уверенностью сказать сама себе: "Нет, Ника, - тебе не померещилось, ты не была в обмороке,- все, что ты вспоминаешь сейчас - было на самом деле!" Легче не стало, - наоборот, проблем прибавилось, и все-таки осознавать, что с тобой все в порядке - ни с чем не сравнимое удовольствие! До сего момента эти воспоминания мучили и терзали... Смутными сомнениями...

Дверь машины вырвали, словно она была из бумаги. До сих пор в мельчайших подробностях помню длинные, легкие, будто прозрачные пальцы, тяжелые кольца, узкий рукав, закрывающий руку до костяшек....Помню, как сверкнуло золото вышивки, отражаясь в темно-карих глазах. Огромных, внимательных, и...очень грустных. Золотые искорки, правильные черты лица, волны мягких каштановых волос, тонкая талия, перехваченная широким поясом со странным, но очень красивым узором, который почему-то отделился от хрупкой фигуры и медленно поплыл на меня... Все это медленно исчезало из сознания...

– Сын...
– все же сложились мои губы, - сын...

– Надо же. Тоже мальчик. Сколько ему?
– доброжелательно поинтересовалась незнакомка, словно мы встретились не в покореженной машине, а на какой-нибудь встрече новоиспеченных мамаш.

– Два. Скоро будет...

– Будет, - кивнула женщина.
– Обязательно будет. Как и моему.

Я не видела, что она делает, слышала только мелодичное пришептывание на непонятном языке.

Потом заплакал Паша - горько и обиженно. Перепугано. Но сильно.

– Так, - тяжело дыша, проговорила женщина.
– Все. Времени доработать до конца нет, но ничего. Шпагу в руки возьмет, - и все разработается. Теперь вы. А то покалеченной маме без ног тяжело будет за таким сильным мальчиком бегать...

На мой лоб опускается теплая ладонь. Раздается мелодия непонятных слов - только более громкая, требовательная. Боль отпускает.

– Вот так-то лучше, - тихо говорит женщина.
– Внимательно, с каким-то печальным любопытством долго смотрит на меня.

– Зачем вам такой мужчина?

И она брезгливо кивнула на потерявшего сознание Виктора.

– У него только лоб разбит - и все. Он, в отличие от вас с сыном, остался бы жив. И даже не покалечился особо. Зачем рядом мужчина, который не защищает свою семью ценой собственной жизни? Оставь его. И шпагу дай сыну с первых шагов - разрабатывайте кисть - некогда мне уже...Пора.

И она исчезла.

В тот же день, как только нас отпустили из больницы - сотрудники ДПС и МЧС все никак не могли поверить, что мы с сыном не пострадали - я собрала вещи. Пренебрегла объяснениями, упреками свекрови - как же, ее мальчик под следствием - а я бегу - и ушла.

Виктор особо не расстроился:

– Любви между нами особой не было, - пожал он плечами.
– По залету - это и есть по залету... Да и скучная ты. Драйва с тобой рядом никакого. Ботан.

Я смотрела на него - и не понимала себя. Чем я думала? Куда смотрела? Рядом со мной был мальчишка, который не умеет ценить жизнь - ни свою, ни чужую. Ни даже жизнь своего сына.

Отец помогал отделаться моему экс-супругу условным сроком - мне досталась квартира.

В короткие сроки я защитила кандидатскую диссертацию и вышла на работу в Академию МВД - преподавать историю. А через шесть лет отвела Пашку на фехтование. Брали с девяти, но я уговорила. И через четыре года сын выиграл первенство города, потом стал третьим в своей категории на России и попал в первую десятку олимпийского резерва. И понеслось... Соревнования, тренировки, репетиторы почти по всем предметам, чтобы не отставать в школе. Спасибо родителям - и моим, и Виктора - лагеря и очень дорогую экипировку с мастер-классами они брали на себя. Объяснять такой выбор, Слава Богу, мне ни разу не пришлось - Паша так был увлечен этим видом спорта, что такого вопроса ни у кого не возникало, все были уверены - сам захотел.

Я редко приходила на соревнования. Почему-то мне это причиняло боль... Каждый раз, наблюдая за тем, как легко, грациозно, на самом деле молниеносно, но почему-то лично для меня это выглядело как в замедленной съемке, - сын делал выпад и неестественно выворачивал кисть, - я снова слышала ее голос...Видела ее руки. Золотые искорки в темно-карих глазах. На меня снова плыл замысловатый узор, отделившись от тонкой талии. Снова охватывал ужас, холодели ладони и болела голова.

А еще через двенадцать лет ко мне в дверь постучалась измученная и раненая женщина. Это была она, - та, что двенадцать лет назад спасла меня на кольцевой. Только на этот раз она была в черном брючном костюме. Волосы были стянуты в хвост, миндалевидные глаза чуть подведены. Но почему-то именно этот современный вид показался мне маскировкой. Это была она, но ощущение, что именно тогда, двенадцать лет назад я видела ее такой, какой она и должна быть не проходило. Рядом с ней стоял бледный мальчик - Пашкин ровесник. И когда странная гостья попросила помочь выжить ее сыну, как она помогла тогда моему, - я помчалась на кухню за бинтами и перекисью, а когда вернулась - ее уже не было. Не обращая внимания на двух мальчишек, настороженно косящихся друг на друга, не обращая внимания на Пашку, который кричал про проход с радужной оболочкой, в котором исчезла незнакомка - я села на пол и заплакала. Вся тяжесть этих лет вдруг отпустила сразу. При этом вопросов было больше, чем ответов... Нет, я не сумасшедшая - эта женщина действительно была там, во время аварии двенадцать лет назад. И да, - я сумасшедшая, - потому что в моем коридоре появилась и исчезла женщина... А потом заговорил этот странный мальчик. Тихо, медленно, и очень серьезно.

И вот я скрываюсь с двумя четырнадцатилетними мальчишками...

Сначала мы попетляли вдоль кольцевой - выехать на нее у меня не хватало духа - проехала Волхонским шоссе до Пулковского, там постояла в пробке до Гатчины. Потом неслась прочь, прочь от города по Киевскому шоссе. Доехала до неприметного поворота на Москву - еще в городе мне пришло на ум странное название - Яжелбицы. Вот уж где я никогда не была... Там я решила свернуть с трассы.

Небо начинало сереть, когда я увидела указатель на нужный поворот. Дорога была такая, что казалось - по ней только что отработала эскадрилья тяжелых бомбардировщиков. Мы проехали через уже проснувшуюся деревеньку, постояли, пропуская стадо коров. Еще километров двадцать. Рассвет. И у меня резко стали слипаться глаза - меня повело. Я прижалась к обочине, вышла, ежась от холода. Где-то в машине был термос с кофе, который я сварила еще в Питере. Надо было бы достать. Но на заднем сидении спали мальчишки - будить их было жалко.

Я огляделась - на пригорке виднелись несколько покосившихся домиков. Дымков над ними не было, мне стало интересно - что это такое. Я прошла по дороге немного вперед. И обнаружила замызганный указатель, на котором было написано "Большие Язвищи". Стрелка указывала на те самые домики, которые и привлекли мое внимание. Хмыкнула - мне здесь уже нравилось.

– Мама!
– раздался от машины крик Паши.

– Что?
– закричала я в ответ - и быстрым шагом направилась обратно.
– Что-то случилось?