Мой сталкер
Шрифт:
– Что такое?
– Не приняла у меня ничего, – говорю, пытаясь сдержать слезы, но не выходит.
Больше всего не хочется плакать, показывать свою слабость и несамостоятельность, но я слишком переживаю и боюсь, чтобы казаться скалой.
– Сказала, чтобы я все переделала.
И что вообще при любом раскладе будет принимать у меня только с комиссией.
– О боже, и это все?
– А разве мало?
– Нашла проблему, зайчик. Сейчас мы все порешаем.
– Как мы это порешаем?
–
– Игнатова. Дисциплина специализации. Но зачем тебе?
– Низачем. Посиди пока на лавке.
Решаю не возражать, пока он кому-то звонит. Сажусь на лавку и наблюдаю. Кажется, еще немного – и глаза превратятся в рентген-аппарат. Увижу каждую его набухшую вену сквозь толстовку.
С кем-то разговаривает. Интересно, о чем?
Затем поспешно подходит.
– Зачет или экзамен?
– Экзамен.
– Да, экзамен, – говорит он по телефону и снова отходит немного дальше, прикрывая трубку рукой. – Окей, выручишь. Сейчас тебе на карту кину. Да пусть четверку поставит. Зачетку ее занести сейчас или?.. Да, сейчас занесу, только набери его.
Наконец Андрей сбрасывает. Еще несколько минут залипает в телефон и подходит ко мне.
– Ты мне объяснишь?
– Зачетка у тебя с собой?
– Нет, в деканате.
– Пошли в деканат. За зачеткой.
– А зачем?
– Экзамен тебе проставлять будем.
– Как так?
– Игнатова решила тебе проставить без комиссии.
– Ну объясни мне, пожалуйста. Я не понимаю.
– Да успокойся, малыш. Я просто набрал своего приятеля, он тоже здесь учился, через одного препода все закрывал. Вот и сейчас закроем. Она тебе в зачетку на неделе поставит, а в ведомость потом.
– За деньги?!
– Нет, ты что! За то, что ты такая очаровательная!
– Не ври!
– Да, за деньги, зайчик. Поэтому плакать не стоит. Видишь, преподавательские принципы зависят от курса доллара.
Не верю, что такое происходит.
– Я тебе верну!
Не верю, что ненавидела его.
– Не сомневаюсь, только если можно, возьму в поцелуях.
Не верю, что влюбляюсь еще больше.
Но я влюбляюсь.
И больше уже невозможно.
Глава 12
Эхо тяжелого прошлого
Мороженое немного подтаяло, пока шли на море. На этом месте мы всего третий раз, но хочется кричать в голос, что морская прогулка – наша маленькая традиция. Я столько всего хочу сказать Андрею, но почему-то не могу – стесняюсь всего, любого сказанного слова, брошенного взгляда, растрепанных волос и даже мурашек. Постоянно кажется, что он чувствует даже их – все передается ему. Все, что я чувствую, передается ему воздушно-капельным путем.
Но при всем моем стеснении мне до жути легко.
С ним безумно уютно, настолько, что кажется,
С ним нет забот, будто ты снова ребенок, который не обязан ничего решать – только то, какую игрушку хочешь в «Хэппимил».
С ним только бешеная энергетика внутри.
И я не боюсь. Может, только слегка… Но в сравнении с тем, как мне хорошо, это ничтожная пыль, песок, вода сквозь пальцы.
Я не просто часть интереса, я – его проявление.
Достаю бордовый плед из сумки, который каких-то полтора месяца назад брала для того, чтобы посидеть с Кириллом в парке. Вот уж правда – судьба просто так людей не сводит.
Небо благословляет наш небольшой морской пикник, потому одаряет нас янтарным блеском.
Запах его сигарет намертво прилипает к воздуху, но и в этом есть свой уют. Мысленно я молю у неба, чтобы наше свидание длилось вечно.
– Облака всегда разные, – говорю вслух, и Андрей поднимает голову.
– Да, здорово.
– Где ты ночевал?
– У друга.
– Все еще?..
– Ревнуешь, принцесса?
– Нет.
Нет, просто взбешена до предела, но вовсе не ревную.
– Просто не понимаю, почему ты должен ночевать у друга, когда твоя бывшая девушка нормально так устроилась в твоей квартире.
– Когда ей надоест этот цирк, сама свалит. Не ревнуй, пожалуйста.
Можно ли было подумать, что я буду ревновать Андрея к Луне? Ведь это поворот – на сто восемьдесят градусов. Поворот не туда.
– Я и не ревную.
– Конечно, зачем лучшей девочке в мире ревновать?
– Ты смеешься.
– Нет, вообще нет. С чего мне смеяться? С того, что ты такая хорошенькая?
– Да чем я хорошенькая?
– Да хер знает, целиком вся.
Показалось, что на этом его ответ закончился, но он продолжает:
– Ты так много можешь сказать, будто у тебя космос в голове. Я с самого начала и до последнего твоего слова восхищался тем, как ты мыслишь. Вспоминаю, как ты смотришь с фотографий, – это вообще убивало меня. Печатала этими тоненькими пальчиками такие правильные мысли, а потом этим же вечером присылала голосовые, от воспоминаний о которых у меня даже сейчас начинается эрекция.
На последнем предложении отвожу взгляд.
Где бы мне спрятаться?
Андрей наигранно смеется.
– Черт, не надо тебе знать о моей эрекции. Да, я долбанутый, заслушивал до дыр даже твои секундные зевки.
Понятия не имею, как отвечать на это. Чуть раньше мне казалось, что то, что он делал, – отвратительно и бессовестно, а сейчас бушующая внутри теплота протестует. Как же чувства переворачивают все мировоззрение – ослепляют тех, кто видит, оглушают тех, кто слышит, заставляют молчать говорящих.