Мой старший брат Иешуа
Шрифт:
Иоханана тайно, запутав следы, перевезли в крепость Михвара, что на самом юге Переи, на границе с Набатией. Крепость эта достойна того, чтобы о ней рассказать немного подробнее.
Воздвигнутая в неприступных горах, вдали от дорог и перевалов, она не представляет ни малейшей ценности в смысле обороны от врага. И царь Александр Яннай, воздвигший ее, и царь Ирод Великий имели в виду совсем другое, а именно: они создавали для себя убежище, где можно отсидеться, малыми силами обороняясь от любого врага. Ирод, помня, что пришлось пережить его семье в Масаде, уделил Михваре очень много внимания. В сущности, это был роскошный дворец, окруженный стенами и башнями и рассчитанный на то, чтобы пятьсот человек могли провести в нем три года, не испытывая
В обычное время гарнизон Михвары составлял около ста человек, из них только половина солдаты.
Вот туда-то и поместил Антипа моего мужа. Иоханан пользовался полной свободой внутри стен; к его услугам была прекрасная библиотека и несколько собеседников, в том числе греческий историк Диомид из Филадельфии; пять или шесть последних лет он жил при дворе Антипы, а как и за какую провинность он получил эту ссылку, я не знаю. Все они находились на положении почетных пленников, а горное расположение крепости шло на пользу здоровью.
Плохо было лишь то, что никто не знал, где находится Иоханан. Слухов ходило множество, самых ужасных. Ни один из них и близко не приближался к истине.
Я сказала «плохо»? Неправильно. Я еще просто не знала в то время, что такое «плохо».
Хотя ворота Иерихона были распахнуты настежь, Иешуа в город не вошел, а свернул к Иордану и остановился в роще на берегу. Маленький шатер, который он свернутым сам носил за плечами, был такого же белого цвета, как и его плащ. Только две апостолы развевались поблизости, Андреаса и его брата Шимона, остальные рассеялись повсюду, по кущам и по холмам. Множество людей города бросились к шатру Иешуа, желая узнать, почему царь – уже так его называли все, и никак иначе – не хочет почтить город своими стопами?
Иешуа ответил, встав перед ними, что любимый город правителя Архелая проклят, и он, Иешуа, не желает ни видеть его, ни слышать о нем, ни даже знать, что он такой существует. Если же жители хотят что-то переменить, то пусть они все хотя бы год тушат по вечерам светильники в своих домах, оставляя лишь один – в память младенцев, убитых по приказу Архелая в Бет-Лехеме, в Бет-Ашереме и в Нетофу. Многие старые люди ужаснулись и даже упали на землю, и Иешуа понял, что они не знали о давнем злодеянии; но были и такие, что просто закрыли лица одеждами, повернулись и ушли; эти знали.
Что сказать? Примерно до Пасхи Иерихон был самым темным городом в Ойкумене, лишь по одному огоньку светилось в домах, и было странно тихо. Потом многие за делами стали забывать гасить огни. Но все же оставались такие дома, где ежевечерними поминаниями искупали страшный грех Архелая…
Может быть, потому-то участь Иерихона оказалась не такой страшной, как участь Иерушалайма.
Я хотела рассказать об Андреасе и Шимоне, ближайших к Иешуа людях, которым он доверял как себе и о которых говорил, что Шимон – это его правая рука, а Андреас – вторая голова.
Они считались братьями и были похожи, как братья, но только внешне. Согласно записям, отцом их был некий Иона, о котором более ничего не известно. Воспитывались они поочередно в нескольких семьях якобы дальних родственников, которые почему-то ничего не сообщали им о родителях. А поскольку происходило это в деревне Бет-Шеда, то легко предположить, что и Андреас, и Шимон были детьми, похищенными у настоящих родителей ревнителями…
Воспитание их
Не вполне обычным для деревни было и образование. Помимо расхожих языков, обязательным был латинский; помимо изучения Закона, преподавали историю, философию, риторику и логику – набор наук, потребных для того, чтобы побеждать в спорах и обращать противников в сторонников, порой даже незаметно для них самих.
А потом вдруг о них почти забыли. Обучение прекратилось, наставники исчезли. Похоже, что и семьям, приютившим детей, перестали давать деньги. Это случилось в тот год, когда мы вернулись из Александрии…
Странно ли, что получившие такое воспитание мальчики сделались не кроткими пахарями и рыбаками? Кто-то пошел в стражники, кто-то в моряки и солдаты. Были такие, кто просто бежал из дому, и следы их простыли. Андреас, Шимон и с ними еще пятеро сделались разбойниками.
Мне про них рассказывали разное, и далеко не всему можно верить – равно как и тому, что я слышала от них самих. В первые годы они промышляли по дорогам, не брезгуя и одеждой одинокого путника. Позже интересы их перенеслись на Галилейское море. И вот почему. Море Галилейское, в которое впадает Иордан и вытекает Иордан, самой природой положено как граница. Я уже упоминала, что на Царской дороге, идущей по северному берегу его, стоит таможня, и на многие грузы, везомые из Сугуды либо из Индии в Египет, накладывается пошлина – иногда значительная. А есть грузы, которые просто не пропускаются – то же сугудское железо, к примеру. Поэтому у некоторых купцов возникает соблазн провезти груз мимо таможни, и тут прямой путь – через море. Многие жители Гиппоса или Гергезы на восточном берегу, Магдалы или Бет-Яры на западном промышляли и до сих пор промышляют таким вот незаконным перевозом. Они-то и стали постоянной и легкой добычей дерзких разбойников. Причем после нескольких захватов и уводов этих лодок братьям даже не требовалось выходить в море – им заранее подносили деньги и подарки, как бы оплачивая безвозбранный перевоз. Разумеется, никто из перевозчиков не мог обратиться к властям; объединиться же им не позволяли сами братья, хитроумно сеющие вражду…
Так продолжалось довольно долго, пока среди самих главных разбойников, называвших себя «старыми рыбаками», не начался раздор. Вернее, это была череда раздоров, и чует мое сердце, что вражду кто-то старательно и аккуратно сеял – может быть, один из семерки, а может быть, и кто-то извне. Но увы, мне слишком мало известно, чтобы попытаться вычислить виновника. Привело все это в конце дел к распаду разбойничьего предприятия на несколько малых ватаг – и буквально тут же на место его пришли другие разбойники, на этот раз гауланиты. Перевозчики, до того пенявшие бет-шедовским «мальчикам» на излишнюю рачительность, схватились за кошели и вскричали, но крик их не был услышан. Тогда, помаявшись три года, перевозчики выкопали из-под прибрежных кряжей последние золотые, собрали депутацию и отправили ее в Галилею к прежним своим обирателям с мольбой и наказом: вернуться и володеть. Депутация пошла по берегу и вскоре наткнулась на Шимона и Андреаса – они ловили рыбу с причала и спорили о «Поэтике» Аристотеля.
Здесь надо сказать, что настоящее имя Андреаса было Бохр, что значит «первенец». Греческое прозвище «Андреас» дали ему в раннем детстве за совершеннейшее бесстрашие. Это качество он сохранил на всю жизнь. В отличие от многих, желающих слыть бесстрашными, он никогда не создавал опасных ситуаций, но если они возникали сами по себе или по вине других, то здесь Неустрашимому не было равных…
Шимон-Утес тоже был не из пугливых; просто он был гораздо сильнее Неустрашимого и несколько медленнее его.