Шрифт:
Первая глава .
Привычные краски пестрили яркими цветами, проплывали мимо существа с лживыми улыбчивыми лицами, со снисходительными взглядами и сливались разноцветной стеной с расплывчатыми очертаниями. Весь мир уходил на второй план. Скрипка, еще недавно приятно ласкающая своим переливчатым звучанием слух, теперь скребла по нервам. Сейчас мне уже исполнилось пятнадцать лет, с того времени как моя жизнь изменилась, прошло девять лет. Чертова прорва времени как может показаться с первого взгляда, но именно сейчас стоя напротив черного пятна в потоке разноцветной массы, меня выкидывало из сознания и отправляло в мое детство.
Что могут сотворить с человеком простые слова? Слова, которые произнесло черное пятно с живыми искрящимися глазами, стоящее напротив, меня злили и уничтожали.
Интересно, какой срок годности имеет человеческая память? Если сильно постараться, то самое ранее что я сейчас смогу вспомнить это нашу ферму за городом, с большим диваном, стоящим напротив камина, постоянный шум и гам от маленького братика, который непременно меня достает. Запах ужина, который готовила мамочка. Скрип добротного деревянного пола, раздающийся с кухни, треск горящих дров и уют который приникает в тело и рисует на моем лице улыбку. Я уже привыкла к непоседе, который постоянно крутится возле меня, а сейчас спокойно дремлет на другом конце дивана, засунув в рот большой палец. Милый братишка, еще бы не был таким шумным, вообще бы не отходила от него, но в четыре года именно так и должен вести себя ребенок, поэтому хоть вою и жалуюсь родителям на него, но люблю больше жизни.
Незнаю, почему именно эти выходные всегда вспоминаются, может все дело в том, что это были последние выходные проведенные все вместе? Возможно. Это воспоминание самое больное для меня. Спокойствие и счастье тех дней раздражает больше всего.
Почему никто ничего не почувствовал, что скоро все развалится? Почему я не увидела каких-либо знаков? Постоянно задаю себе этот вопрос, а ответа так и не нашла.
Следующее, что выныривает из подсознания, это молодая женщина в брючном костюме, с грустным лицом, стоящая на пороге в нашем доме с двумя мужчинами в форме полиции. Она гладит маленького Тони по кудрявой голове, а мне рассказывает, как моих родителей не стало в этом мире. Даже сейчас в вихрь воспоминаний врывается детская обида и жгучая тоска по ним. Почему обида? Все потому, что в шесть лет плохо понимаешь, почему тебя вместе с младшим братом забирают в приют из родного дома, в котором ты привык жить. Мои родители погибли в автокатастрофе и самым рациональным, что пришло на ум это банальная обида, за то, что хоть и не виновны в этом, но все же бросили нас. Глупо? Знаю, но поделать с собой ничего не могу.
Стоя на кладбище и смотря на две лакированных коробки, с цветами положенными сверху я не плачу в отличие от маленького Тони, а обижаюсь на родителей, на всех родственников, которые со слезами на глазах причитают рядом и сожалеют нам с братом. Вот только грош цена их слезам, ни кто из них не решился взять опеку за двух сирот. Как только церемония подходит к концу и от еще недавно стоящих гробов остается след в виде большого прямоугольника на земле, все та же милая женщина берет нас за руки и ведет к машине, которая непременно доставит на новое место жительства с кричащим названием «Приют Милосердной Марии».
Если бы меня спросили:
– А как вы понимаете, что такое приют?
Наверное, я ответила именно так:
Приют – это учреждение, где дают кров, воспитывают и учат детей потерявших родителей. Только вот, нам с братом, сильно не повезло с приютом. Вообще в этом месте кричащим о благих намерениях было только название. Вид этого учреждения любого оптимиста заставит приуныть. В первые, увидев толстую кирпичную ограду с коваными воротами, заставило испугаться и прижать братика сильнее к себе. Машина проехала дальше, а перед нами открывался вид длинного многоэтажного здания. Оно было огромным и словно светлым от выглянувшего солнышка из-за туч, что вселяло надежду, что все не настолько плохо, как казалось раньше. Погладив по голове братика и чмокнув его в пухлую щечку, позволила женщине вывести нас из машины. К нам на встречу вышла маленькая и пухлая женщина, которая с доброй улыбкой нас рассматривала. Она была одной из воспитательниц этого места, и пообещала о нас позаботиться женщине из Опеки.
Ложь легко слетала с ее губ, в нашем приюте, воспитателям не было никакого дела до детей и уж тем более до их проблем, не их вина. Слишком много обездоленных детей, у каждого своя трагическая история, свой
Светлое здание сильно отличалось от внутреннего содержания. Внутреннюю серость не разбавляли даже разрисованные стены с героями Диснеевских мультфильмов, которые так любит Тони. Это место имело свой собственный запах. Странный и раздражающий, как мне кажется такой же запах должен быть в дешевых кафешках стоящих на дорогах за городом, запах пригоревшего масла и немного прокисшего молока для детского питания. Я помню этот аромат в мельчайших подробностях, так словно до сих пор сама им пахну. И черт возьми, не смотря на всю мою ненависть к этому аромату, вспоминается он всегда с оскорбительным и изматывающим легким чувством голода.
В гребанном приюте это самое распространённое наказание, это оставить ребенка без еды на день. Таких наказаний в моем прошлом будет достаточно, но самым ярким останется только первое в тот же день после приезда. Нас с братом разделили, теперь мы будем проживать в одном здании, но в разных корпусах. Меня отправили в старшую группу. Не помню лиц девочек, что проживали рядом со мной, помню только комнату с множеством кроватей и собственную кровать укрытую будто в насмешку над всей серостью стен - разноцветным покрывалом, в конце комнаты у стены рядом с окном. На этом все, остальное, что должно храниться в моей голове, всплывает только нечеткими размытыми линиями с привкусом горечи лжи, которая окружала меня в приюте.
Во всем должен быть свой порядок. Работаете вы или отдыхаете, все имеет свой порядок. Отношения на работе и в семейном кругу тоже подчиняется определенным нормам. В приюте были свои порядки, которые устанавливали старшие дети. Эти дети давно прошли периоды адаптации в этом месте, стали его частью. Безжалостной и не имеющих четких границ между добром и злом - частью. Я не пришлась по вкусу малолетней шпане, в первый же вечер меня побили, не помню, что именно говорила мне кучка смеющихся детей, знаю, что это было очень обидно. Знаю точно, что этого можно было легко избежать, проглоти я тогда всю обиду и смолчи на их издевательство, но дурной и взрывной характер проявлялся еще задолго до этого места, молчать на обидное категорически не получалось. За это мне разбили губу и нос, показав тем самым, что со мной может произойти, если я не смирюсь и не стану слушаться старших. Такое отношение меня не устраивало, не думая я нашла женщину, которая встречала нас на входе и рассказала ей о случившимся. Воспитатель, спокойно выслушав меня еще и наказала, лишив ужина.
– Деточка, это тебе не уютный родительский дом, учись выживать без посторонней помощи и жалоб.
После этого меня частенько били, но больше ни разу я не жаловалась. Те слова воспитательницы хоть и были жестокими, но отражали всю правду, в которой мне предстоит жить.
С приюта я с точностью помню только моменты слабости, когда мне хотелось упасть и разрыдаться или просто взять и убежать из этого места, куда глаза глядят, но я этого не делала и все терпела, я жила в этом месте не для себя. Тот год я до сих пор считаю половиной прожитой своей жизни, столько же я проглатывала, ненависть и слабость наравне со всеми оскорблениями, но всему приходит конец – наш конец пришел как окончательное решение бежать после того как старшие ребята взялись воспитывать Тони.
Я поняла, что лучше на улице, но рядом, чем в приюте живя в соседнем корпусе, не подозревая, что с ним может случиться вечером. Недолго думая на экскурсии я схватила братика за ручку и увела в какую-то коморку в углу музея. Просидев там до вечера, мы выбрались и отправились в другую жизнь.
После недолгих уличных скитаний и мелкого воровства, в течение двух недель, нас к себе забрал Риз. Он занимался попрошайками, мелким воровством и многими другими грязными делами в городе Нью-Йорк. Таких как мы с братом в его притоне было много, но здесь поддерживался строгий порядок, никаких драк и междусобойчиков. Чисто деловые отношения. Мы с братом попрошайничали и получали небольшие проценты от заработанных средств. Это было мало, но учитывая, что Риз обеспечивал весь свой притон двух разовым каким-никаким, но питанием, этого хватало на мелкие радости жизни в виде конфет на палочке с арбузным вкусом или мятные пастилки. У Риза мы прожили примерно год, найдя неожиданную опору под ногами, но судьба имеет свои планы, не важно ваше мнение, она все равно поступит по своему.