Мой тесть Леонид Брежнев
Шрифт:
Пишет Вам не знакомый Вам человек. Я занимаю скромное место, тихо тружусь. Я прочитал Ваше интервью в журнале «Театральная жизнь». Большое, умное, хорошее интервью. Вы — умница, хорошо, что Вы не падаете духом, хорошо, что Вы оптимист. Я согласен с Вами — действительно; хорошую память оставил о себе Леонид Ильич! Это я признаю как коммунист, честно, по-партийному. Я счастлив, что жил в одно время с Леонидом Ильичом.
Юрий Михайлович! Вы человек очень интересной судьбы. Вы знали и знаете и хорошие, и плохие дни. Пожалуйста, не унывайте! Даже если Вы и совершили что-то, то, я уверен, что Вы уже покаялись. Надейтесь на лучшее. У многих великих людей бывали темные дни. Галилео Галилей тоже сидел в тюрьме. Пушкина тоже преследовали. Смотрите на вещи так, как смотрел на них Пушкин. Вот что он писал Глинке в 1822 году.
Когда средь оргий жизни шумной Меня постигнул остракизм, Увидел я толпы безумной Презренный, робкий эгоизм. Без слез оставил я с досадой Венки пиров и блеск Афин, Но голос твой мне был отрадой, Великодушный гражданин! Пускай судьба определила ГоненьяЮрий Михайлович, я хочу жениться на иностранке — англичанке, француженке, американке. Повидать свет, пожить, как человек. Это прекрасно. А то как-то скучно, Москва уже не та, что прежде.
Молюсь за вас.
Вот другое письмо:
Здравствуйте, Юрий Михайлович! Пишет Вам тоже обиженная по поводу публикации в газете «Позиция» о Вас Ю. Феофановым; Ваша исповедь заставила меня прослезиться, ибо я неоднократно страдала от сфабрикованных чинами дел и знаю, как это пережить: напрасную клевету. Но бог меня миловал, до тюрьмы дело не доходило. Но от тюрьмы, как и от сумы не зарекайся — в нашем бесправном государстве, где все на одного! Я, лично, верю вашим словам. Все у нас в стране героев одного поля ягодки, пока есть возможность — хапают, а одного к ответу призывают, как в данном случае, Вас. Не отчаивайтесь, молите Бога, чтобы он покарал обидчиков ваших и терпите, Всевышний дает силы для терпения. Я в данное время, да и всю жизнь терплю несправедливости. Если ответите на письмо, то и подробности опишу все. Я рабкор, в трех газетах печатали мои заметки, но за правду и критику отлучили от газеты и преследовали… Не на ту напали!.. Отстали гонители, но после всего нелегко, и особо трогает статья про Вас и подобные. Вы читайте больше. Если не волнуют материалы современной тематики газет и журналов, то читайте книги. Это поможет вашему терпению. Мой бывший муж тоже был «зэк», и последние годы он — на поселении в Тюменской области. Если Вас не оправдают, а это похоже по словам Феофанова, то наступит время и Вы в колонию вольного поселения попадете. Там и с женой можете жить, даже в своем доме, и работать. Мне понравилось ваше интервью и не понравилось Феофанова, он лебезит перед современной властью, я так поняла, как и все в нашем государстве, с рабской психологией!
А моего обидчика, парторга обувной фабрики, где я с 17-и лет работала, убил бог, издох! Туда и дорога! Накажет и ваших! Главное, не падайте духом! Жизнь — это борьба и человек должен сохранять присутствие духа в любых обстоятельствах. Хорошо, что Вы пережили страшное и хорошо, что понимают Вас Ваши современники. Я хочу Вас духовно поддержать, я пишу стихи, рассказы, но пробиться трудно у нас в люди простой рабочей. С сочувствием к Вам и состраданием большим. Спасет Вас Бог. Я редактор стенгазеты в цехе и Вы займитесь тем же.
С уважением Антонина Щербановская.
А было и такое:
Здравствуйте, вернее здравия желаю!
А знаете, кто Вам пишет? Тоже «зэк», конечно, в прошлом. Юрка, а ведь я не зять Генерального, обыкновенный мужик. Когда читаю твою исповедь, мороз по шкурке. Ты генерал, а я был обыкновенный, — а за что? Мне даже в трудовую не запишут то, где и как я работал, — это считалось просто труд. Теперь я инвалид, даже вот группу на год, а потом мне куда? Думаешь меня поймут? Дудки. А ведь меня не Гдляны ломали. Здоровья нет. Тех благ, что обещал твой тесть, тоже, хребет-то я сломал, а Сибирь нет. Вот и живу. Живи и ты.
Письма простые, бесхитростные, но за ними — живые люди…
Из Тюмени пришло письмо от рабочего, из порта Ванино — от кладовщика — люди сочувствуют, просят держаться, не терять присутствия духа. Я их всех искренне благодарю. Несколько писем — злобных, или, скажу мягче, нехороших — их авторы, я думаю, в 70–80-е годы либо сами пострадали от органов внутренних дел, либо — их близкие родственники.
Когда в журнале «Родина» появился комментарий к моему интервью, написанный Ю. Феофановым, среди осужденных нашей колонии — прямо скажу — он встретил достаточно негативную оценку. Василий Вышку, бывший заместитель Председателя Совета Министров Молдавии, осужденный якобы за взятки, написал так:
Поразительно, все же, как живуч журналистский зуд в поиске врагов и слепого обвинительства. Нет-нет да появляются в печати все новые попытки объявить все беды страны грехом одного-двух людей эшелона высшей власти или близких к ним лиц. И об этом говорит, в частности, публикация послесловия Ю. Феофанова к интервью Ю. Чурбанова в журнале «Родина» № 4 за 1990 г. Понятно, что заключенный в глазах народа — не самая популярная личность. А уж тем более Ю. Чурбанов в образе заключенного — вообще уникальный повод для злорадства и умопомрачительных оценок со стороны тех, кто привык видеть все беды в ракурсе виновности руководства.
Скажу с самого начала, что я не знал Чурбанова и не связан с ним никакими дружескими узами, а только лишь — фактом нахождения по воле судьбы в одной колонии усиленного режима. Но если говорить с позиции читателя, то его интервью произвело на меня достаточно хорошее впечатление, прежде всего своей умеренностью, сдержанностью, тактом по отношению к лицам, о которых ему пришлось говорить. Несмотря на тяжелое положение, в котором оказался Чурбанов, он не поддался соблазну обличения и разоблачения, которые обычно присущи множеству публикаций, особенно если авторами являются в чем-либо ущемленные люди. Разумеется, о виновности или невиновности Чурбанова трудно судить после столь скрупулезного рассмотрения судебного дела, но все же подспудно осознание впечатления расправы с этим человеком остается — и думаю, не только в моей душе. Подлинное правосудие, как известно, должно отличаться корректностью и высокой нравственностью, помня о том, что законность не может быть безнравственна. Однако достаточно лишь одного эпизода, связанного с моментами ареста и первого допроса Чурбанова, чтобы усомниться в нравственности тех, кто его арестовывал и допрашивал. Совершить акт ареста с применением унизительных и неправомерных процедур, забывая о человеческом достоинстве, это означает по существу, что совершен произвол, который перечеркивает любые праведные намерения. И весьма досадно, что этот произвол не замечает юрист Феофанов, недавно восторгавшийся на страницах «Известий» тем, что в Америке даже при задержании на месте преступления подозреваемому полицейский обязан объявить о его праве на помощь адвоката и о том, что любые его показания могут быть использованы судом против него. Но, вероятно, и здесь опытный журналист рассуждает: это — для них, но не для нас.
Не может не вызывать сомнений и существо обвинений в адрес Чурбанова. В интервью он описывает действительные события в Газли, которые до прочтения интервью мне были известны слово в слово от бывших генералов
Мне кажется, так думают многие.
Нельзя унижать человеческое достоинство. Независимо от того, в какой ситуации оказался бывший ответственный работник, стриженый он или нет, каким бы подонком он ни был, с каким бы ни пришел сюда, в колонию, составом преступления. Он временно изолирован от общества, отсидит свое и вернется. Но в то же время и общество по целому ряду позиций гарантирует ему неприкосновенность. А зэки тоже хотят участвовать в жизни страны, чувствуют себя ее гражданами. Когда осужденные смотрят программу «Время», в комнате собирается довольно много людей. Ситуация в стране всех живо интересует. И люди, которые сидят здесь, — понять бы это тем, кто не понимает! — еще остались людьми.
Каждую неделю, в субботу и в воскресенье, в зависимости от рабочей смены, можно сходить в кино. Фильм крутят один и тот же, только сеансы разные. Бывает, смотришь фильм, он, что называется, тебя захватывает, ты полностью погружаешься в него, сопереживаешь героям, сливаешься с их жизнью, а потом оглядываешься — фильм закончился, в зале задвигались люди и все то же самое, до боли знакомое, одна и та же обстановка — то есть на эти полтора часа ты куда-то уехал, окунулся в какой-то совсем иной мир, а теперь изволь вернуться обратно, в тюремную жизнь. Становится не по себе.
Поэтому я стараюсь в кино ходить редко. Да и на работе все-таки очень устаешь.
Первое письмо от жены я получил не сразу. Сначала сам написал. Дал адрес. Рассказал как доехал в «Столыпине». О подозрении на туберкулез, с которым я тут же угодил в санчасть, не писал. И правильно, по-моему, сделал, туберкулез, слава богу, не подтвердился.
А потом Галина Леонидовна ответила. Началась переписка. Не могу сказать, что жена пишет письма каждую неделю, она из той категории людей, которые не любят писать. А вот пространные телеграммы, которые стоят значительно дороже, чем письмо за 5 копеек, она присылает регулярно.
Совсем недавно я узнал, что Галина Леонидовна выиграла суд. Это был суд Краснопресненского района, который, заслушав дело, вынес решение вернуть жене принадлежащее ей имущество. Потом, уже из прессы, я узнал, что Мосгорсуд внес протест, считая решение районного суда незаконным.
И все-таки — жаль годы, которые идут так быстро, очень жаль. Из-за колючей проволоки не очень-то разглядишь, что происходит в стране. В сложное время мы живем. То, что капитализм нам не нужен, это, по-моему, однозначно. Может ли у нас быть капитализм? Лучше не надо…