Мой труп
Шрифт:
Особенно Арину прельщало, что он - мальчик из хорошей семьи. Он был так не похож на нас (все та же растянутая кофта, все тот же малиновый бабушкин пиджак, все то же безумие во взоре). У него был портфель из натуральной кожи, чистейшие белые брюки, золотая зажигалка. Он подкуривал нам сигареты, и это была не театральная манерность, а манеры. У него был непоколебимо-уверенный взгляд наследного принца искусства.
Костя вырос на Липках. Его мать была шишкой на киностудии Довженко. Его отец был известным в узких кругах кинорежиссером (фильмы папы-Гречко по сей день крутили порой на отстойных украинских каналах). По меркам лета второго курса Костя был из семьи небожителей
Он был старше нас и учился не у нас, а по соседству - в художественном институте. Его руководителем был бог сценографии, бог, на которого молился даже И. В., - легендарный театральный художник Антон Первый. Первый считал Костю подающим надежды гением…
Он был хорош! Высокий, гениальный, черноволосый, худой, с узким лицом, он казался мне похожим на автопортрет Модильяни. Я жестоко отбила его у Арины и полностью поплатилась за свою подлючесть.
Я влюбилась в Костю до истерики, как влюбляются только в двадцать лет, только «утонченные неврастеники и дегенераты». Я могла воспеть в любовной оде каждый его жест, каждый ноготь. Я могла бросить ради него институт, броситься с крыши, пробросить нашу дружбу с Ариной, наброситься с кулаками на любого, кто скажет о нем кривое слово. Я могла перекраситься ради него в черный цвет, убить, умереть, научиться печь рогалики с маком, выучить английский, взорвать это мир. Полюбить этот мир!
«Никогда не влюбляйтесь в актеров, - стращал нас Игнатий Сирень, - вы не сможете реально оценивать спектакли, в которых они играют. Что б они ни сделали, это покажется вам прекрасным».
Никогда - ни после, ни до - реальная жизнь не казалась мне такой прекрасной, как летом в конце второго курса. Никогда никого я больше не любила так - до полного исчезновения, полного слияния с миром. Весь мир сходился в точке по имени Костя и расходился от него миллиардом лучей.
Я была готова поверить в существование Бога! Я была готова признать, если Бог создал такое совершенство, как Костя, он действительно великий творец. Настолько великий, что из-под его рук, в принципе, не может выйти халтуры. А значит, мир совершенен! Все люди… Я просто не понимала этого раньше, как другие не понимают сейчас великого смысла Кости.
«Ты не любишь его. Ты сходишь с ума», - сказал Игнатий Валерьевич, прочитав это в моей совмещенной любовно-творческой летописи. Он регулярно проверял наши дневники, как у школьниц, отмечая оценки, которые мы ставим миру Он не любил меня влюбленной - И. В. любил меня победительницей, презрительно щурящейся, глядящей жизни прямо в глаза. Влюбленная я была чересчур неадекватна…
И это была любовь!
Мы ходили с Костей в кино, в театр, на выставки, слонялись по склонам Мариинского парка. Мы романтически собирали ночами цветы на железнодорожных рельсах. Мы гуляли по Байковому кладбищу, и, пожалуй, Костя один понимал, почему я чувствую себя там как дома. Его бабка (бабушка Кости тоже кем-то была) лежала под мраморной урной на центральной аллее.
Мы провели на Байковом день, Костя срисовывал в альбом узоры старинных решеток. Светило солнце. По дереву прыгала белка…
Это была любовь! Вместо очередной курсовой я писала ему ночами любовные письма. И если я не расписывала их на сто десять страниц, то лишь потому, что у Кости вряд ли б хватило терпения прочитать их, а вовсе не потому, что у меня не хватило б восторгов их исписать. В ответ он приносил мне стихи Гумилева, Блока, Волошина со словами: «Это написано о тебе».
Ты жадный труп отвергнутого мира,
К живой судьбе прикованный судьбой.
Мы, связанные бунтом и борьбой!…
И,
Это была любовь, настоящая, останавливающая время! Мы всегда говорили взахлеб. Мы не могли исчерпать друг друга до дна. Мы могли встать посреди Ярославова Вала и простоять три часа, обсуждая картину Висконти, смысл жизни или проблемы воспитания художественно одаренных детей младшего школьного возраста. Мы могли пойти в театр и забыть посмотреть спектакль - мы сидели в фойе, не в силах оборвать разговор о пятнадцати признаках настоящей любви, прозреньях и ошибках доктора Фрейда и клинической некрофилии Адольфа Гитлера…
Раз мы простояли в моем подъезде с одиннадцати утра до восьми вечера - аккурат до тех пор, пока моя бабушка не вышла и не сказала: о том, что мы здесь стоим, ей сообщили по очереди все соседи, и она предлагает нам просто для разнообразия зайти в квартиру. Эта история стала легендой подъезда, сосед снизу поминал мне ее до сих пор: «Ухожу утром - стоят, пришел днем на обед - стоят, иду в магазин - стоят, возвращаюсь - стоят…»
Все друзья смеялись над нами - во время застолий мы общались только друг с другом, мы смотрели лишь друг на друга. Мы были созданы друг для друга!
Костя Гречко, мальчик из хорошей семьи, сразу понравился бабушке Люсе. Он, в свою очередь, представил меня своей хорошей семье. И если бы мы были героями драмы или мелодрамы, именно его семья непременно начала б чинить нам препятствия… Но Котины папа и мама восприняли меня на «ура». А нашим жанром стала трагедия, основным признаком коей является, как известно, конфликт между личностью и высшими силами.
«В античной трагедии это - рок, - говорила нам сфинксоподобная преподавательница по теории драмы, - в христианской трагедии - Бог».
В трагедии начала 90-х годов - высшею силой стал секс.
На третьей неделе безумной любви и третьем часу стояния у подъезда я поцеловала его… Я не могла больше ждать! Я ходила по городу с глазами мартовской кошки, одуревая от бредовой нежности к его губам, коже, пальцам, запястьям, локтям, и мне хотелось то ли кричать, то ли вскрыть себе вены и умереть, счастливой оттого, что на свете есть он. Мне хотелось разрезать его на кусочки и съесть, чтобы не отдавать никому, чтоб быть с ним всегда, чтоб стать с ним единым целым. Мне хотелось обвенчаться с ним в церкви и умереть в один день!
Он не сопротивлялся. Но, вырвавшись из моих губ, взглянул на меня глазами девственника, которого только что изнасиловал лучший друг. Их отношения с Ариной не зашли дальше причитаний последней, и то, что он голубой, стало для меня такой же ужасающей новостью, как для Эдипа брак с собственной матерью [9] .
В ту ночь Костя Янович Гречко и стал моим Янусом - позже Янисом, Яном… [10]
Но я не поверила.
Я не сдалась!
9
Царь Эдип - главный персонаж одноименной трагедии Софокла. Воспитывавшийся у чужих людей, Эдип не знает имен настоящих родителей, и вследствие «фатальной ошибки» убивает родного отца и женится на своей матери.
10
Янус - персонаж римской мифологии, бог с двумя лицами.