Мой удивительный мир фарса
Шрифт:
Думаю, в тот день Сэм чувствовал себя так же по-дурацки, как я в одно воскресенье в 1926 году.
Сидя на крыльце приморского дома Биби Дэниелс, я заметил девушку в сильном прибое, у которой, похоже, были неприятности. Буруны набегали один за другим, сбивая её с ног. Каждый раз, как ей удавалось подняться, очередная большая волна накрывала её. На всякий случай я пошёл туда, чтобы доставить её на берег в безопасности. Но выяснилось, что ей и там было неплохо. Когда мы вышли из воды, к нам подбежала Биби Дэниелс и спросила: «Вы встречались?» Я ответил: «Нет», и она сказала девушке: «Это Бастер Китон» и мне: «Бастер, это Гертруда
На протяжении всех двадцатых годов одним из главных общественных событий были новогодние вечеринки, которые давал Джо Шенк в казино в Тихуане. Джеймс Джей Коффрот, организатор боксёрских боёв в старые времена, и Бэрон Лэнг, хозяин казино, пытались превратить казино в главную игровую площадку для взрослых на всём Западном полушарии. Но оно привлекало жителей Соединённых Штатов, измученных сухим законом, главным образом тем, что являлось легальным питейным заведением.
С ним у меня связано одно из самых идиотских приключений из-за красивой женщины, от которой я старался держаться как можно дальше. Об участи тех, кто этого не делал, страшно даже подумать.
Этой женщиной была Мэри Нолан, белокурая, стройная и ослепительная кинозвезда с «Метро-Голдвин-Майер». В дни, когда она работала в шоу Зигфелда [55] , её знали как Имоджен (Бабблс) Уилсон и объявили на весь мир самой красивой девушкой на Бродвее.
Фрэнк Тинни, сценический комик, был первым из её несчастных поклонников, и он даже не влюбился в неё. Она в него влюбилась. Прежде чем она разлюбила кроткого маленького Фрэнка, он потерял жену, дом, сбережения, работу и репутацию. В обмен он получил только полицейский протокол, когда она подвела его под арест за избиения.
55
Флоренц Зигфелд открыл жанр музыкального ревю и говорил, что цель его шоу Ziegfield follies — прославление американской девушки.
Избиений было несколько, а одно такое жестокое, что врач из больницы, осмотревший Имоджен, сказал: «Эта женщина выглядит так, будто попала под машину». Имоджен отсудила у Тинни 100 тысяч долларов, затем погналась за ним в Лондон, где он пытался начать новую карьеру. Там состоялось примирение, а позже новые побои. Всё закончилось тем, что Фрэнк вернулся в Америку, где переходил из одной психиатрической клиники в другую.
Это был конец его карьеры, но её только началась. Имоджен отправилась в Берлин, где стала звездой экрана под именем Имоджен Робертсон. Она продолжала попадать в газеты, первый раз как спутница испанского короля Альфонсо, подарившего ей брошь с драгоценными камнями и уикенд в королевском дворце, а позже — в компании с германским бароном, который отвёз её в замок на Рейне.
Как Мэри Нолан она стала звездой на «Метро-Голдвин-Майер» и любовницей одного из главных продюсеров студии. Он тоже бил её так сильно, что она снова попала в больницу. Из своей палаты она позвонила ему и довела до такой ярости, что он приехал в больницу, где ещё раз избил её. Позже она засудила возлюбленного на полмиллиона долларов.
Но
Гриффит, величайший из режиссёров раннего периода, уже несколько лет не делал фильмы, но его взгляд был подобен камере, а чутьё на романтические сюжеты всё ещё работало. И то и другое работало особенно активно в подобные вечера, когда вместе с нами он поглощал отборные крепкие напитки.
Так случилось, что Мэри Нолан и Уолтер сидели рядом, напротив него. И он увидел в этой молодой паре достаточно блеска и красоты, чтобы заставить мир благоговейно трепетать и удивляться: девушка — блондинка с короной чудесных волос, светящейся кожей, лицом ангела и самыми синими глазами во всём христианском мире; молодой человек — статный красавец с вьющимися чёрными волосами, мощными плечами и неопытный, как юный дикарь.
Морщинистое орлиное лицо Гриффита сияло, пока он изучал их. Казалось, он был в восторге.
— Вы помолвлены? — спросил он.
— Нет — ответил Уолтер, робко улыбаясь мисс Нолан. Судя по всему, он забыл в тот момент, что его девушка сидит рядом по другую руку.
— Какая жалость, — произнёс Гриффит тем особым голосом старого доброжелательного южанина, которым он околдовывал сестёр Гиш, Дика Бартелмеса и других, добиваясь от них великих ролей. И мягко добавил: — Почему бы вам не подумать об этом?
Увлечённый, первый мастер экранной истории начал сплетать роман из жизни:
— Почему бы вам, двум красивым молодым людям, не пожениться здесь, в живописных окрестностях старой романтичной Мексики? Какой союз! Эта молодая женщина даже сейчас носит прекрасное белое платье, которое могло бы стать её свадебным нарядом! А её жених — один из красивейших юношей мира!
Они оба скромно потупили глаза, но Эвелин как будто превратилась в камень.
— Почему бы вам не подумать об этом? — убеждённо повторил старик взволнованным голосом. — Упоительная идея, не правда ли? Обвенчаться под звон колоколов Старой Мексики на Новый год.
К тому времени все за столом прекратили болтовню и только пили, а он продолжал:
— Нежная музыка. Церемония пройдёт в старом монастыре. А церковные колокола! Подумайте о колоколах этой загадочной, древней, живописной страны. Каждый год на протяжении столетий они приносили надежду на счастье и свободу храбрым, сердечным людям. И звон этих древних колоколов принесёт надежду на счастье и вам, мои дорогие дети.
— Я хочу, — сказала Мэри, у которой между романами не нашлось времени выйти замуж.
— Думаю, это было бы хорошо, — отозвался Уолтер.
После обеда при первом удобном случае я повлиял на Бастера Коллиера и Луиса Уолхайма и предложил:
— Давайте всё организуем.
Такие же любители проказ, как и я, они загорелись желанием помочь. Мы обсуждали, кого из влиятельных местных граждан можно попросить завязать этот узел. Архиепископа? Мэра?
Тут Уолхайм, бывший профессор колледжа, указал, что в Мексике, католической стране, возможны некоторые формальности, тормозящие церемонию.