Мой загадочный двойник
Шрифт:
— Понятно. Уж не возвращается ли к вам память, мисс Эштон? Доктор Стрейкер будет чрезвычайно…
— Прошу вас, Фре… мистер Мордаунт… вы обещали ни словом не упоминать ему об этом нашем разговоре, пока я не обдумаю все хорошенько.
— Конечно, если вам так угодно. — Он смотрел на меня взглядом, полным тревоги и обожания. — Я сделаю все возможное, чтобы убедить доктора Стрейкера, — насчет вашей встречи с мисс Феррарс. И представлю дело так, будто это целиком моя идея.
При словах «сделаю все возможное» у меня упало сердце.
— Но вы же сами сказали: он ни за что не согласится. — Мой голос прозвучал разочарованно без всяких усилий с моей стороны.
— Вы правы, — после
— Благодарю вас, я в огромном долгу перед вами. А теперь, если вы не возражаете, я хотела бы вернуться в свою комнату и отдохнуть немного.
Он встал и протянул мне руку. Несколько секунд мы стояли лицом к лицу, не разнимая рук. Фредерик глубоко вздохнул, словно собираясь сделать важное признание.
— Вы должны знать, что я… на сей раз не подведу вас, — проговорил он, с видимым усилием удержав слова, готовые сорваться с языка.
Я улыбнулась, снова выразила благодарность и, высвобождая руку, легко скользнула пальцами по его ладони, решительно прогнав мысль, что ведь я, пожалуй, ничем не лучше Люсии.
Я намекнула Фредерику, что, покуда держится хорошая погода, каждый день около трех пополудни меня можно будет найти здесь, сидящей с книгой на поваленном дереве. Он появился уже через несколько часов, даже более бледный, чем обычно.
— Я вырвался буквально на минуту. Хотел сказать вам, что мисс Феррарс получит мое письмо завтра с утренней почтой.
— Значит, вы поговорили с доктором Стрейкером?
— Да, и он сильно досадовал, а когда понял, что я в любом случае напишу мисс Феррарс, так и вовсе разгневался. Он опять обвинил меня в том… впрочем, это не важно. «Я не могу помешать тебе пригласить мисс Феррарс в Треганнон-хаус, — сказал доктор Стрейкер, — но, если после разговора с ней мисс Эштон станет хуже, виноват в этом будешь ты один. Мне очень хочется перевести мисс Эштон обратно в закрытое отделение, ради ее же блага, но ты, несомненно, будешь возражать и против этого. Ладно, если мисс Феррарс согласится (что маловероятно), мы устроим им встречу под самым пристальным нашим наблюдением. И повторяю: случись что, вся ответственность ляжет на тебя». Мы с ним ни словом об этом не обмолвились, но представлялось совершенно очевидным: он согласился единственно потому, что дядя Эдмунд может умереть в любую минуту, и тогда мне, как законному владельцу поместья, будет легко создать трудности для него… Надеюсь, я не очень вас расстроил, мисс Эштон.
— Нет-нет, все в порядке… просто одна мысль о строгом заключении… больше мне такого не вынести.
— Я этого не допущу, уверяю вас, если только вы… не придете в столь сильное нервное возбуждение, что не оставите нам иного выбора. Я пошел даже дальше и потребовал, чтобы он снял ваш диагноз. Но здесь доктор Стрейкер непреклонен. «Если я это сделаю, — сказал он, — мисс Эштон уедет в Лондон ближайшим поездом, а там отправится прямиком на Гришем-Ярд и устроит скандал. Мисс Феррарс вызовет констебля, и мисс Эштон сдадут в Бедлам. Я лично сомневаюсь, что она будет этому рада, — а ты как думаешь?»
— Но ведь я же признала, что я не… — Я осеклась, сообразив, что связала Фредерику руки, когда взяла с него обещание молчать.
— Да, — кивнул Фредерик, — но он не поверит, пока не убедится, что к вам вернулась память.
Минувшей ночью я обдумывала такую возможность: сказать доктору Стрейкеру, будто я вспомнила, что на самом деле я Люсия Эрден. Но он непременно захочет проверить правдивость моих слов; он уже назвал (и
Я опять почувствовала искушение показать Фредерику завещания и письма Розины и сказать: вот правда, теперь решение за вами. Но возможно ли представить, чтобы он — да и вообще любой человек на его месте — безропотно отдал прибыльную частную клинику женщине, признанной душевнобольной и находящейся полностью в его власти? Даже если он по уши влюблен в нее? Мысль, что я являюсь законным владельцем огромного поместья, никак не укладывалась в уме, и при каждой попытке уразуметь этот факт у меня голова шла кругом. Закон законом, но хочу ли я лишить Фредерика наследства? Вопрос оставался без ответа. Сейчас я не могла думать ни о чем другом, кроме как о необходимости вырваться из клиники и вернуть свое имя и свое состояние, украденные Люсией.
— …мисс Эштон?
Я осознала, что Фредерик говорил все это время.
— Прошу прощения, я задумалась, — извинилась я. — Столько всего нужно… уяснить для себя.
Он пытливо заглянул мне в глаза, словно надеясь прочитать в них некие мои сокровенные мысли, и тотчас поспешно отвел взор в сторону. В полях поодаль продолжалась работа. Легкий ветерок, дувший с запада, шелестел листвой над нашими головами и приносил обрывки песни, которую пели работники. По холмам медленно ползли полосы солнечного света. Я подумала обо всех страдальцах, заточенных в какой-нибудь сотне ярдов от нас, и зябко поежилась.
— Мне нужно идти, — сказал Фредерик. — Да и вам, пожалуй, не стоит долго оставаться здесь; вы уже замерзли, наверное. Я сообщу вам, как только появятся новости.
Я еще раз поблагодарила его. На сей раз он не подал мне руку, но еще немного постоял на месте, не сводя с меня пристального взгляда, а потом расправил плечи, повернулся и ушел, не оборачиваясь.
На следующее утро после завтрака миссис Пирс, старшая смотрительница, остановила меня на выходе из столовой со словами, которые я меньше всего хотела услышать: доктор Стрейкер желает побеседовать со мной в моей комнате. Несколько мучительно долгих минут я просидела там в ожидании, рисуя в воображении все более и более ужасные последствия предстоящего разговора. Ко времени, когда доктор Стрейкер возник в дверях, я уже приготовилась к тому, что сейчас меня закуют в цепи и отволокут в самую дальнюю, самую темную камеру в клинике. Но он просто пощупал мой пульс (и, кажется, не заметил моего волнения) да порасспрашивал по заведенному обычаю, вспомнила ли я еще что-нибудь, и я посчитала благоразумным на все вопросы ответить отрицательно. Я поблагодарила доктора Стрейкера за то, что он перевел меня в отделение для добровольных пациентов, и сказала, что чувствую себя значительно лучше теперь, когда получила возможность гулять в рощах и полях. Он выслушал меня с иронической улыбкой, едва заметно кивнул, сообщил, что в скором времени снова ко мне наведается, и удалился.
Однако облегчение мое несколько умерялось… даже не знаю, чем именно… общим впечатлением от разговора — подспудным тревожным чувством, что держался доктор Стрейкер чересчур безразлично и обычный для него отстраненный вид казался сегодня слишком уж нарочитым. Все-таки за последние несколько дней Фредерик уже дважды выступил против его воли. Действительно ли он думает, что мне ничего об этом не известно? Или просто пытается усыпить мою бдительность, внушить ложное ощущение безопасности?
Или у меня просто воображение разыгралось от всех переживаний? Откуда мне знать, правду ли говорил Фредерик? Вполне вероятно, единственный человек, кого мне удалось обмануть, — это я сама.