Мой загадочный двойник
Шрифт:
— Знаете, мисс Эрден, — сказал он через плечо, — вы доставили мне многовато хлопот для одного вечера. Мисс Эштон все еще на свободе; скоро мы ее поймаем, разумеется, но у меня совсем не осталось времени заниматься вами.
Люсия попыталась заговорить, но из горла у нее вырвалось рыдание.
— Вы ничего не почувствуете, честное слово, ровным счетом ничего, — заверил доктор Стрейкер, снова поворачиваясь к шкафу. — Возможно, вам будет утешительно знать, что ваша смерть, по крайней мере, послужит полезной цели. Ваше тело, вернее, тело мисс Феррарс, как все посчитают, обнаружат в лесу завтра утром. Паралич сердца — прискорбно в столь молодом возрасте, но, с другой стороны, у матери мисс Феррарс было слабое сердце. Глупые молодые девицы имеют обыкновение разгуливать по незнакомым лесам среди ночи, подвергая себя разного рода потрясениям… прошу прощения за резкость.
Люсия тихо скулила, как раненый зверь в предсмертной агонии. Доктор Стрейкер взял обеими руками кожаный обруч, надел своей жертве на голову по самые брови и крепко затянул сзади проводами, свисавшими со спинки кресла. Взяв со стола темную коробочку, от которой тянулись длинные провода, он обошел
— Нет!!! — гулко разнесся по часовне мой голос.
Доктор Стрейкер резко повернулся, всматриваясь в темноту наверху:
— Мисс Эштон, не так ли?
— Да, — безнадежно выдохнула я.
— Прошу вас, спускайтесь и присоединяйтесь к нам. Вам-то бояться нечего, уверяю вас.
Я не ответила.
— Ну же, мисс Эштон, будьте благоразумны. Этот аппарат может оказывать воздействие любой силы — от слабого покалывания в висках до мгновенной смерти. Даю вам слово чести, что вы испытаете лишь легчайший судорожный припадок: завтра утром вы проснетесь в свой постели и ничего не вспомните об этих… печальных событиях. Фредерик получит хороший урок и, я уверен, останется предан вам всем сердцем. Не исключено даже, что в конечном счете вы станете хозяйкой клиники Треганнон: я буду в восторге от такой парадоксальной ситуации. А что произойдет с мисс Эрден, вам должно быть безразлично. Советую отвернуться.
Люсия, похоже, потеряла сознание от страха: она вся обмякла в кресле, голова свесилась набок, глаза закрылись. Теперь, когда я лишилась последней надежды, мной овладело странное спокойствие.
— Если мне удастся сбежать отсюда, вас повесят за убийство.
— Договорились, — кивнул доктор Стрейкер и свел руки вместе.
Тело Люсии забилось в столь сильных конвульсиях, что мне показалось, у нее затрещал позвоночник. Вопль ужаса и отчаяния, исторгшийся из моей груди, заглушил все звуки, которые издавала несчастная.
— Мисс Эштон, мисс Эштон, успокойтесь. Подумайте обо всех жизнях — включая вашу, — которые спасет этот аппарат. Все мы умрем рано или поздно, а иные люди недостойны жить долго. Мисс Эрден представляла угрозу для дела всей моей жизни. Можно даже сказать, что она умерла во имя науки — чтобы другие смогли жить дольше и счастливее. Наибольшее счастье для наибольшего количества людей, мисс Эштон. Вот лучшее, на что можно надеяться.
Доктор Стрейкер склонился над Люсией и снял кожаный обруч с безжизненно поникшей головы. Из кучи обломков под ногами мне удалось вытащить палку длиной фута три. Он зажег еще несколько ламп и колпак одной из них повернул так, чтобы свет падал на мое лицо.
— В самом деле, мисс Эштон, это глупо. Меньше всего на свете я хочу причинить вам вред. Обещаю, завтра утром вы будете чувствовать себя лучше, чем в первый раз: я уменьшу силу тока.
Сжимая палку обеими руками, я подошла к отверстию в полу и встала так, чтобы перила не помешали мне ударить его по голове. Противоестественное спокойствие покинуло меня, и я дрожала пуще прежнего.
— Откуда вы узнали… и когда? — спросила я.
— Ну… Я почел за лучшее не сообщать вам, что вечером в день вашего прибытия вы действительно явились ко мне с душераздирающей историей про Феликса Мордаунта, сестер Вентворт — вас чрезвычайно волновало происхождение вашей покойной кузины — и завещательных распоряжениях, оставленных ими. Знай вы, что Кларисса Вентворт последние двадцать лет шантажировала Эдмунда Мордаунта, вы были бы поосторожнее. Сам я узнал обо всем только прошлой весной, когда Эдмунд признался мне, что вступил во владение поместьем на основании завещания, которое не имело законной силы, о чем он прекрасно знал. Вскоре выяснилось, что Кларисса Вентворт тоже об этом знает. Она явилась к нему с копией последнего завещания Феликса Мордаунта и пригрозила представить в суде оригинал, если он не назначит ей щедрое содержание. Эдмунд согласился — при условии, что она будет жить за границей… Он ни разу не посмел назвать Клариссу Вентворт обманщицей, но у меня такого внутреннего запрета не было. Я тотчас написал ей, что никаких денег она больше не получит, а если еще раз сунется к нам со своими требованиями, то сядет в тюрьму за шантаж. И все было бы хорошо, если бы она и ее дочь волею судьбы не встретили вас, но в любом случае… Разумеется, я не мог позволить вам покинуть клинику, а потому привел вас в лабораторию. Это была показательная демонстрация моего аппарата, не хватало только профессиональной аудитории. Единственный просчет я допустил, предположив, что вы оставили бювар в своей комнате. Однако, когда пришла телеграмма якобы от вашего дяди, мне стало ясно, как следует вести игру. У меня развит инстинкт игрока, мисс Эштон, — я не боюсь рисковать и предпочитаю играть длинные партии. Я прикинулся, будто и впрямь считаю Люсию Эрден Джорджиной Феррарс. Я ничуть не сомневался, что рано или поздно она явится сюда в поисках документов — где все-таки вы их спрятали, кстати? — и оказался прав. Страстная влюбленность Феликса в вас изрядно усложнила дело, но я сумел даже это обратить к своей выгоде. Он привел ко мне Люсию Эрден в полной уверенности, что выполняет ваши указания, хотя в действительности выполнял мои: ведь я знал наверное, что она приедет сюда без предупреждения раньше условленного срока, если сказать ей, что нынче вечером меня не будет в клинике… А теперь, мисс Эштон, нам осталось лишь избавить вас от воспоминаний об этих неприятных событиях. Даю слово, это не причинит вреда вашему здоровью. Будьте добры, бросьте ножку от стула и спускайтесь ко мне.
Если ты поддашься на уговоры, — тебе конец. Я лихорадочно соображала, как бы потянуть время, и вдруг вспомнила фразу, однажды случайно вырвавшуюся у Фредерика: «В прошлом году двое наших пациентов умерли от припадка».
— Почему я должна вам верить? Вы уже умертвили трех человек. — Во рту у меня было так сухо, что я едва ворочала языком.
— О чем вы говорите? — резко осведомился
— Двое ваших пациентов скончались от припадка. Мне Фредерик сказал.
— То есть он знает?
— Он… подозревает.
Несколько долгих мгновений доктор Стрейкер пристально смотрел на меня.
— Нет, — наконец промолвил он. — Я вам не верю. Фредерик не способен ничего скрыть от меня.
— Но я-то знаю. Вы сами только что признались, а теперь собираетесь убить и меня тоже.
— Клянусь честью, мисс Эштон, вы ошибаетесь! Можете называть убийством это, коли хотите, — он указал на тело Люсии, — хотя я склонен считать свои действия просто самозащитой, и не забывайте, она с радостью убила бы вас. Но с остальными двумя ничего подобного: я хотел исцелить их, а не убить. Оба мужчины на протяжении многих лет страдали неизлечимой меланхолией. Оба неоднократно пытались покончить с собой; один из них половину взрослой жизни провел в смирительной рубашке. И у нас нет — то есть не было — эффективного метода лечения таких пациентов. Несмотря на все свои знания и опыт, в случае с ними и многими другими больными пользы от меня было не больше, чем от какого-нибудь хозяина деревенской гостиницы… А потом… — почему бы не сказать вам, раз вы все равно ничего не вспомните?.. — потом я проводил эксперименты с гальванической стимуляцией мозга и решил опробовать такой метод на младшем из двоих. В лаборатории как раз недавно установили динамо-машину, и я имел в своем распоряжении необходимую электрическую энергию, а равно приборы, позволяющие точно ее регулировать. Воздействие на мозг слабым током не оказывало ни малейшего эффекта, но, когда я стал повышать напряжение, пациент сообщил об улучшении самочувствия. Впрочем, продолжалось это недолго. Я поднял напряжение еще выше — и вызвал судорожный припадок с потерей сознания… Очнувшись, пациент ровным счетом ничего не помнил о лечении током, а равно о событиях двух последних недель и пребывал в уверенности, что вообще не выходил за порог своей комнаты. Однако впервые за многие годы болезнь отступила от него и черный туман в уме рассеялся. Целебное средство, которое безуспешно искали сотни ученых, оказалось в моих руках… Но на своем веку я не раз видел ложные рассветы, а потому наблюдал, выжидал и помалкивал — и очень скоро тьма меланхолии опять начала сгущаться. Я решил рискнуть и повторить лечение, однако на сей раз припадок оказался смертельным… Осуждайте меня, коли вам угодно, мисс Эштон, но как еще я мог поступить? С одной стороны, представлялось несомненным, что без моего вмешательства человек этот обречен на мучительное существование и рано или поздно сведет счеты с жизнью. С другой стороны, оставалась хоть какая-то вероятность исцелить несчастного. Я не решался никому открыться: если бы о случившемся прознали члены комиссии, мы наверняка лишились бы лицензии. Но я поклялся, что смерть моего пациента будет не напрасной.
Доктор Стрейкер стоял с запрокинутой головой шагах в пяти от лестницы и не сводил с меня пристального взгляда. Казалось, он призвал на помощь все свое красноречие: голос его постепенно набрал силу и теперь звучно разносился под темными сводами часовни, подобно голосу проповедника. «Служители наверняка сейчас обыскивают территорию, — подумала я, крепко сжимая свое оружие обеими руками и стараясь не шевелиться. — Господи, хоть бы кто-нибудь случайно услышал его!»
— Следующие несколько месяцев я посвящал каждую свободную минуту испытаниям и усовершенствованию своего аппарата. Я был твердо убежден, что при воздействии на мозг током определенного напряжения вся память о пережитых страданиях сотрется, психика освободится от болезненных наклонностей и пациент получит возможность начать новую жизнь, поэтому и рискнул попытать счастья со старшим мужчиной. Ваш ужас понятен, мисс Эштон, но подумайте вот о чем: можно установить, какой ток требуется, чтобы оглушить крысу, и какой — чтобы убить. Но нельзя же спросить крысу, помнит ли она электрический удар и улучшилось ли у нее душевное состояние. Для этого нужен человек — иначе как будет развиваться наука о психике?.. На сей раз я действовал с величайшей осторожностью, повышая напряжение настолько постепенно, что после судорожного припадка пациент пришел в сознание уже через считаные минуты, но о случившемся он все равно решительно ничего не помнил. И опять облегчение от меланхолии продлилось недолго. Я вызвал еще два припадка, и уже казалось, что моя теория полностью подтвердилась, когда вдруг… это был дефект аппарата — дефект, который я впоследствии устранил, но, к сожалению, слишком поздно для моего пациента… Однако клятву свою я сдержал: их смерти были не напрасными, мисс Эштон, ибо я точно установил, какой силы ток можно применять без угрозы для здоровья, и усовершенствовал свой аппарат, хотя и ценой двух человеческих жизней. Таким образом, когда возникла необходимость стереть у вас память о некоторых событиях, я уже действовал без всякого опасения. Как я говорил, это была образцово-показательная демонстрация моего аппарата; жаль только, что члены комиссии не могли при ней присутствовать… А теперь, мисс Эштон, когда я рассказал вам все с полной откровенностью, вы должны понимать, что я не причиню вам вреда. Ваше внутреннее сопротивление понятно, но подумайте о высшей пользе. Если я отпущу вас сейчас, весь мой труд пойдет насмарку, репутация моя будет погублена и клиника Треганнон разорится. Фредерик лишится наследства, а кроме всего прочего, меня наверняка повесят за убийство. Тогда как для предотвращения всех этих неприятных последствий вам нужно всего лишь подвергнуться короткой безболезненной процедуре. Ну как, вы сами спуститесь или мне подняться за вами?
Пол поплыл у меня под ногами. Я не решалась ответить из страха, что голос выдаст мою панику.
— Нет? Тогда, боюсь, мне придется вас разоружить. У вас преимущество в позиции, но я всегда считал себя неплохим фехтовальщиком. Я постараюсь не причинять вам больше боли, чем…
Слова доктора Стрейкера прервало треньканье звонка на стене за ним.
— Это Фредерик, не иначе. Я сказал, что моя встреча в Бристоле отменилась. Он не стал бы меня беспокоить без веской причины, но ему придется подождать.