Мой жизненный путь
Шрифт:
Здесь я вновь должен обратиться к тем отношениям, которые возникали у меня с людьми — по ту сторону содержания мыслей и, в известном смысле, совершенно независимо от них — и которые переживались мной очень интенсивно. Ибо мое мировоззрение, а еще более направление моего восприятия отличались от мировоззрения Розы Майредер. Ее не может привлекать то, как исходя из современной признанной научности я поднимаюсь к переживанию духовного. Она пытается применить эту научность для обоснования идей, нацеленных на полное развитие человеческой личности, не позволяя развиться в этой личности познанию чисто духовного мира. То, что относительно этих вещей является для меня необходимостью, не говорит ей ничего. Она полностью отдается требованиям непосредственно человеческой индивидуальности и не обращает внимания
Мое отношение к искусству, как Роза Майредер его себе представляла, ее никогда не удовлетворяло. Она считала, что я недооцениваю собственно художественный элемент, тогда как, напротив, я именно стремился понять это специфически художественное посредством того, что возникало в моей душе при переживании духовного. Она полагала, что я не способен достаточно вникать в откровения чувственного мира и поэтому не могу приблизиться к настоящему искусству, в то время как я именно стремился проникнуть в истинность чувственных форм.
Однако все это отнюдь не умаляло искреннего дружеского участия, которое я питал к этой личности; я обязан ей ценнейшими часами моей жизни, и участие это не уменьшилось и до сих пор.
В доме Розы Майредер я часто мог участвовать в беседах, на которые собирались люди, отличавшиеся благородством и умом. Здесь тихо присутствовал Гуго Вольф [75] , который, казалось, был больше углублен в себя, чем прислушивался к другим. Розу Майредер связывала с ним тесная дружба. Он говорил мало, но душа внимала ему. Ибо то, что он переживал, таинственным образом передавалось тем, кто общался с ним.
75
Вольф, Гуго (1860–1903) — немецкий композитор-песенник, автор оперы "Коррехидор", либретто к которой сочинила Роза Майредер (1896).
С искренней любовью относился я к мужу Розы Майредер, Карлу Майредеру [76] — чрезвычайно тонкому человеку с развитым художественным вкусом, а также к его брату Юлиусу, энтузиасту в искусстве. Часто здесь можно было встретить Марию Ланг и ее круг, а также Фридриха Экштейна [77] , всецело поглощенного теософским духовным течением и мировосприятием.
В этот период в моей душе все более определенные формы принимала моя "Философия свободы". Роза Майредер — это та личность, с которой я больше всего говорил об этих формах в период становления моей книги. Она сняла с меня часть внутреннего одиночества, которое я тогда переживал. Она стремилась к узрению непосредственной человеческой личности, я же — к откровению мира, к которому может душевно стремиться эта личность через посредство раскрывающегося духовного ока. Между тем и другим существовало много мостов. И часто в дальнейшей жизни в моей благодарной памяти духовно вставала та или иная картина переживаний, такая, как, например, наша прогулка по чудесным альпийским лесам и наш разговор об истинном смысле человеческой свободы.
76
Майредер, Карл (1856–1935) — архитектор, профессор Высшей технической школы.
77
Экштейн, Фридрих (1861–1939).
Глава десятая
Когда я оглядываюсь на пройденный мной путь, первые три десятилетия моей жизни представляются мне законченным в себе отрезком. В конце этого периода я переселился в Веймар и в продолжение почти семи лет работал в Гете-Шиллеровском архиве. Время, проведенное мной в Вене между описанным путешествием в Веймар и переездом в город Гете, внутренне побудило меня довести до известной степени завершенности то, к чему в то время стремилась моя душа. Речь идет о работе над моей "Философией
Существенной особенностью круга идей, через которые я выражал тогда мои воззрения, было то, что для меня чувственный мир не являлся истинной действительностью. В опубликованных мной статьях и книгах я высказывал мысль, что человеческая душа, осуществляющая мышление, которое она извлекает не из чувственного мира, но развивает его в свободной, выходящей за пределы чувственного восприятия деятельности, предстает как истинная действительность. Это "свободное от чувственного" мышление я представлял как то, с чем душа пребывает в духовной сущности мира.
Но я особо подчеркивал, что человек, живущий в этом свободном от чувственного элемента мышлении, пребывает, реально осознавая это, в духовных подосновах бытия. Разговоры о границах познания не имели для меня никакого смысла. Познавать — значило для меня вновь находить в воспринимаемом мире пережитое душой духовное содержание. Если кто-то говорил о границах познания, то я видел в этом лишь признание невозможности духовно пережить в себе истинную действительность, а, следовательно, и невозможности вновь обрести ее и в воспринимаемом мире.
При изложении собственных воззрений самым главным для меня являлось поэтому опровержение воззрения о границах познания. Я отвергал тот путь познания, который, рассматривая чувственный мир, стремится затем проникнуть сквозь него наружу — к некой истинной действительности. Я хотел указать на то, что истинную действительность следует искать, не пробиваясь вовне, а погружаясь во внутреннее существо человека. О границах познания говорит тот, кто пытается пробиться вовне и видит затем, что это невозможно. Но невозможно это не потому, что ограничена человеческая способность познания, а потому что ищут чего-то, о чем при надлежащем осознании невозможно даже говорить. Желая затем далее углубиться в чувственный мир, за воспринимаемым ищут как бы продолжение чувственного. Это похоже на то, как если бы живущий в иллюзиях искал в дальнейших иллюзиях причины своих иллюзий.
Смысл моих представлений был таков: человек, развиваясь в своем земном бытии от момента рождения и далее, подходит к миру познавательно. Сначала им достигается чувственное восприятие. Но это лишь преддверие познавания. В этом восприятии открывается еще не все, что существует в мире. Мир — это нечто сущностное; но человек не может с самого начала достичь этой сущности. Он еще замкнут в себе. Он составляет себе картину мира, в которой отсутствует сущность, потому что он еще не противопоставляет миру свое собственное существо. Такая картина мира в действительности является иллюзией. Воспринимая чувственно, человек стоит перед миром как перед иллюзией. Но когда к чувственному восприятию присоединяется из его внутреннего существа свободное от чувственного элемента мышление, тогда иллюзия пропитывается действительностью и перестает быть иллюзией. И тогда происходит встреча переживающего себя в своей внутренней сущности человеческого духа с Мировым духом, который для человека отныне не сокрыт за чувственным миром, но пребывает и творит в этом чувственном мире.
Обретение духа в мире — это было для меня не фактом логического заключения или продолжением развития чувственного восприятия, а результатом того, что человек развивается от восприятия мышления, свободного от чувственного элемента, до его переживания.
Подобными воззрениями проникнуто то, что я писал в 1888 году во втором томе осуществленного мной издания естественнонаучных трудов Гете: "Кто признает за мышлением присущую ему способность восприятия, выходящую за пределы чувственного, тот должен с необходимостью признать за ним и объекты, находящиеся за пределами одной лишь чувственной действительности. Но объекты мышления суть идеи. Мышление, овладевая идеей, сливается с первоосновой мирового бытия; то, что действует вовне, входит в дух человека: он соединяется с объективной действительностью в ее высшей потенции. Узрение идеи в действительности есть истинное причастие человека. Мышление по отношению к идее имеет то же значение, что глаз по отношению к свету, ухо по отношению к звуку. Оно есть орган восприятия" (ср. Введение к естественнонаучным трудам Гете в кюршнеровской "Немецкой национальной литературе", т. 2).