Мой зверь безжалостный и нежный

Шолохова Елена

— Это надо мне. А значит, и отцу. Серьезно, вот из-за него уж точно не стоит париться. Он же меня знает, ну и поймет, что я тебя не оставлю никогда.

Убедил я её или нет — не знаю, но больше об отце она речь не заводила и вроде как расслабилась.

Я устроил ей полную экскурсию по дому. Даже в комнату матери заглянули, фотки ей из семейного альбома показал. Она сама попросила. Ещё про каждую разузнала, кто, где, когда.

— Я люблю фотографии рассматривать. А подари мне свою какую-нибудь?

Но почти на всех семейных

фотках я был совсем мелкий. Так что я раскопал старый поляроид и попросил Влада сфотать нас с Мариной вместе. А вечером я затащил её на крышу. Прихватил из столовой бутылку вина, сгреб из вазы фрукты, а плед взял у себя в комнате. Короче, замутил подобие пикника.

— Здесь я зависаю, когда нападает задумчивое настроение, — хмыкнув, сказал я. — Или когда просто никого не хочу видеть. Сижу тут, курю и созерцаю округу.

Марина осторожно пристроилась рядом со мной.

— Ну, вид отсюда определенно шикарный.

На самом деле, какой тут вид, мне всегда было пофиг, я и не обращал внимания. Главное, что тихо и нет никого. Но сейчас солнце садилось, и всё кругом — небо, деревья, чужие крыши, было золотым и красным. Ну да, так-то ничего вид, красивый.

Я достал по привычке зажигалку, но закуривать при Марине, конечно, не стал. Просто вжикнул раз-другой, выпуская пламя.

— О, твоё грозное оружие, — засмеялась она. — А если серьезно, эту вещицу надо на память сохранить. Дважды нас выручила. В пещере ведь ещё тоже…

— На, храни, — вложил я зажигалку в её ладонь.

— Симпатичная… Зиппо... — разглядывала она на позолоченном корпусе гравировку в виде орла. — Тебе самому разве она не нужна больше?

— Ну ты же у нас будешь хранительницей очага.

— Так ты уже и семейные роли распределил? Не рановато ли? — насмешливо прищурилась она.

— А чего тянуть? — подхватил я её шутливый тон. — Паспорт имеется, желание — хоть отбавляй, согласие… Ты же согласна? Черт, кольца нет. Без кольца как-то не так, да?

— Да, без кольца как-то несерьезно, — состроила она гримаску, сморщив нос.

Я не удержался и поцеловал её в кончик носа. Огляделся.

— Сейчас!

Я спустился к лееру — к нему был примотан проволокой кабель, идущий от антенны, чтобы, видимо, не болтался на ветру или что. Эту проволоку я снял. Там оказался кусок всего сантиметров пятнадцать, но мне самое то. Обтер налет ржавчины, а затем скрутил из проволоки подобие кольца и даже бантик сверху замастрячил.

Марина всё это время терпеливо ждала, глядя с улыбкой на мою возню. А когда я продемонстрировал ей результат, рассмеялась.

— Что? Чем не кольцо?

— Нет. Шикарное кольцо. Уникальное.

— Ну вот. Всё есть. Значит, заметано?

— Себе тоже сделай, — со смехом посоветовала Марина, надевая мою поделку на безымянный палец. — И сразу в загс.

— За это надо выпить, — протянул я ей вино.

***

Эти три дня были самыми кайфовыми в моей жизни во всех смыслах.

И это при том, что из дома я ни разу не выходил. И не хотелось. Мы оба почти безвылазно сидели в моей комнате, мало ели, мало спали, много болтали и ещё больше любили друг друга отчаянно, жадно, нежно, всяко… Мы строили планы на будущее, делились мечтами, и как будто отгородились от внешнего мира. Мне вообще казалось, что кроме нас ничего больше и не существует.

Только он, этот внешний мир, сам к нам ворвался. Мы как раз обедали, ждали приезда отца — он сообщил, что вечером будет, — когда по телевизору в новостях прозвучала знакомая фамилия. Рудковский.

Мы прислушались, сделали громче.

«Около двух часов ночи в районе ночного клуба «Акула» неизвестный мужчина произвел несколько выстрелов из огнестрельного оружия… Потерпевший скончался до приезда скорой. Им оказался сын Татьяны Вениаминовны Рудковской, двадцати двухлетний Альберт Рудковский. Известно, что на последнего было заведено уголовное дело, детали которого не разглашаются. Накануне его отпустили под подписку о невыезде…»

— Какой кошмар, — Марина прижала ладонь ко рту. — Алик… Мать ведь его так этого боялась… Не могу поверить… ужас какой…

— А вы его знали? — спросила Тоня, округлив глаза.

— Да, он тоже из лагеря. Он ведь такой молодой… — ошарашенно бормотала Марина, отставив тарелку с едой.

— Да, — поддакивала ей Тоня. — Сейчас просто ужас что творится…

Я молча ел. Эта новость меня вообще никак не тронула. Мне даже неинтересно было, кто и за что его застрелил. Наверняка за дело и ладно. Но Марина, поохав на пару с Тоней, переключилась на меня, когда та вышла:

— Тимур, неужели тебе его совсем-совсем не жалко?

— Кого? Алика, который хотел тебя изнасиловать, а потом сгноить в пещере? Нет, не жалко.

Я уж не стал добавлять, что, как по мне, туда ему и дорога. Она и так смотрела на меня серьезно и даже со вздохом произнесла:

— Всё-таки ты безжалостный… — Потом грустно улыбнулась: — Но зато честный. 

***

Марина всё-таки навязалась Тоне в помощнице готовить к приезду отца праздничный ужин. Пока они хлопотали, я торчал с ними на кухне, зачарованно наблюдая, как она нарезает, чистит, помешивает. Так и подмывало пристроиться к ней сзади. Если б не Тоня — так бы и сделал.

Отец позвонил из аэропорта около шести, а в семь уже нагрянул. Марина нервничала, хотя и старалась казаться невозмутимой, но я уже выучил: когда волнуется, она обхватывает и трет левое запястье. Ещё улыбается, только не насмешливо, как обычно, а как-то неуверенно, что ли.

Я видел всё это сейчас, когда мы вышли встречать его в холл. Хотел приобнять её, подбодрить — ну чего она так его боится? Но она отстранилась.

Отец же, как назло, застрял у дверей — ему кто-то позвонил на сотовый, и он топтался на пороге, выстреливая в трубку обрывистыми: да… нет… да… нет.