Моя безумная фантазия
Шрифт:
— Вот.
Kто-то протянул влажную салфетку. Большая мужская рука убрала с ее потного лица пряди волос. Ей было слишком Ллохо, чтобы смутиться или обратить внимание на того, кто стал свидетелем ее унижения.
Сколько она так просидела? Она не знала. Да и какое это имеет значение? Лишь бы утихла боль в голове, утихомирился желудок. Влажная ткань, которую Мэри-Кейт прижала к лицу, сослужила двойную службу — освежила прохладой и скрыла пылающие щеки от глаз стоявшего рядом доброго самаритянина. Физическое страдание сменилось неловкостью.
— Как вы себя чувствуете? Позвать врача?
Голова все еще болела,
Обрадовавшись, что хотя бы с этим все в порядке, она покачала головой и подняла глаза.
Мэри-Кейт словно ударили. Она дважды пыталась заговорить и не смогла. Прижала руку к груди. Защищаясь? Или желая убедиться, что сердце все еще бьется в груди?
— Вам снова нехорошо?
Он протянул руку, чтобы помочь ей встать, но вместо того, чтобы опереться на нее, Мэри-Кейт продолжала сидеть, уставясь на незнакомца.
— Вы… — едва слышно выдохнула она.
Он оказался выше, чем она думала, с широкими плечами, обтянутыми прекрасно сшитым темно-синим жилетом. В комнате стоял полумрак, ее заполнили серые тени уходящего дня, но мужчина был хорошо виден. У него были крупные ладони, длинные пальцы с чистыми, аккуратно подрезанными ногтями. Волосы, черные как вороново крыло, закрывали уши и падали на лоб, придавая мальчишескую беспечность лицу, которое не было ни юным, ни беспечным. Это лицо казалось выточенным из гранита — такими резкими были его черты. Полные губы и маленькая ямочка на подбородке лишь дополняли портрет. Не смягчали облика ни темные глаза, ни голос, низкий и звучный, который все еще стоял у нее в ушах. Его манеры были аристократически сдержанны, а внешность выдавала человека, равнодушного к лести.
Взгляд его пронзал.
— Я видела вас во сне, — проговорила Мэри-Кейт.
Он нахмурился и убрал руку.
— Могу только посочувствовать, мадам.
— Как странно, — тихо произнесла она, — в одежде вы выглядите совсем по-другому. Правда, — продолжала Мэри-Кейт с выражением любопытства и смущения, — я никогда до этого не видела обнаженного мужчины.
Она поставила точку в своем удивительном высказывании, без чувств упав к его ногам.
Глава 4
— Ей не следовало вставать с кровати. Это, естественно, привело к возмущению субстанций!
— Эту женщину немилосердно рвало, доктор Эндикотт, — сказал Сент-Джон.
— Несколько порций моего тонизирующего средства прибавят ей сил.
О, хоть бы они ушли и оставили ее в покое! Но они стояли над ней, как над недавно усопшей, и говорили, говорили. Это нечаянное подслушивание было почти так же унизительно, как события прошедшего часа.
Почти.
Кто же этот чужой человек, который, похоже, знал ее? Мэри-Кейт постаралась выровнять дыхание: пусть не догадываются, что она уже давно пришла в себя. Если бы у нее был выбор, она предпочла бы до конца своих дней лежать в этой позе — со сложенными на груди руками, как живой труп. Смущенная до смерти.
Она видела его во сне. Она побывала в тех местах, о которых только читала в книжках, — любовалась летящими контрфорсами собора Парижской Богоматери, изысканной красотой росписей Микеланджело во флорентийской церкви Сан-Лоренцо, церковью и монастырем Сан-Джорджо Маджоре
А остальное, Мэри-Кейт?
Сцена между мужем и женой? Нагота мужчины в свете свечей? Это ты как объяснишь?
Она потеряла разум? Девушка почувствовала, как к ее щекам прилила кровь. Могла она когда-то познакомиться с ним, а потом забыть все, что знала? При этой мысли Мэри-Кейт охватила паника. Где явь и где сон?
Мэри-Кейт Беннетт, урожденная Мэри-Кейт О'Брайен. Может быть, сирота, а возможно, и нет. Брошенная — это не вызывает сомнения Слишком рано вышедшая замуж и слишком быстро овдовевшая. У нее загрубевшие руки, сильные и умелые, из ягод она предпочитает вишни, не любит кормить кур, потому что они клюют ноги. Она может с легкостью дать мужчине по рукам, если он их распускает, и в мгновение ока прибрать заставленную столами таверну Если надо, она будет работать от зари до зари. Она никогда ничего не украла и редко лгала, а жизнь научила ее высоко держать голову при любых, даже самых отчаянных обстоятельствах. Если у нее и была мечта, так это купить отрез зеленого бархата, напоминающего цветом изумрудные долины Ирландии. Она завернулась бы в ткань лицевой стороной внутрь, чтобы бархатистая поверхность ласкала кожу. А может, закуталась бы так, чтобы видны были плечи, белые и округлые, не изуродованные работой и не тронутые загаром. Она вообразила бы себя, будь у нее время на подобные мечтания, знатной дамой на балу, которая ждет одного из своих многочисленных кавалеров, или женщиной в ожидании возлюбленного. Или матфью — и бархат был бы для нее ребенком, маленьким, теплым существом.
Нет, она слишком хорошо себя знает, чтобы сомневаться в том, кто она такая.
А другие? Она часто видела во сне людей, которых не знала. И с такими подробностями…
Хватит, Мэри-Кейт! Нередко подруги называли тебя фантазеркой, потому что ты оставляла в лесу кусок пирога для фей, начиная с первого майского утра, мыла волосы росой, а когда чистила яблоко, старалась, чтобы кожура свисала длинной полоской и не рвалась — тогда можно определить имя своей настоящей любви. Впрочем, это было давно, до того, как ты узнала, что желания не исполняются, а в суеверия верят только глупцы. Тебе должно быть стыдно за детские мысли и греховные сны.
Дверь тихо закрылась, и Мэри-Кейт едва слышно вздохнула. Она осторожно приоткрыла глаза и наткнулась на орлиный взор. Девушка поспешно зажмурилась и затаилась, как мышка.
— Поздно. Я знаю, что вы очнулись, — послышался слегка насмешливый голос, и Мэри-Кейт вспыхнула. Теперь-то она уж точно выдала себя.
— Врач пошел приготовить вам порцию своего тонизирующего средства. — Это сообщение вызвало стон пациентки. — Я могу еще чем-нибудь вам помочь?
— Нет, спасибо. — Она отвернулась к стене. Он не расслышал и наклонился.
— Могу ли я доставить к вам кого-то? Вашего мужа, к примеру?
— Нет.
Он молчал, поэтому Мэри-Кейт пояснила:
— Я вдова, сэр.
— Тогда кого-нибудь из родных?
— У меня никого нет.
— Понятно.
Мэри-Кейт была совершенно уверена, что ничего-то ему не понятно.
— Что вы имели в виду? Насчет того, что видели меня во сне? — спросил он наконец.
Мгновения уходили, наполненные тяжелым молчанием.
— Я не могу вам этого объяснить, сэр. Мне это кажется бессмыслицей.