Моя безупречная жизнь
Шрифт:
– О господи, ты дотронулась до нее?!
Люс торопливо поставила фигурку на место.
– Что, она очень дорогая?
– Это же подлинная скульптура Форне, тысяча девятьсот двенадцатого года.
Люс побледнела.
– А кто такой Форне?
– Ты что, никогда о нем не слышала? – Я выждала секунду, заставив ее хорошенько понервничать. – Я пошутила. Это вроде как собака. Я ее слепила, когда мне было восемь лет.
Она схватила ручку и швырнула в меня:
– Ну ты мерзавка!!!
– Как и ты!
Люс засмеялась.
– Знаю. – Она с интересом осмотрела
– Я никогда не планировала стать скульптором.
В гостиной пылесосила наша домработница Джини, поэтому, прихватив снеки, мы с Люс направились в мою комнату.
Я следила за тем, как она рассматривает покрывало в розочках, коллекцию кукол, постер с картиной Джорджии О’Кифф [1] над кроватью. Глядя на комнату глазами Люс, я вдруг ощутила неловкость от того, какое там все девчачье, но, к моему облегчению, она улыбнулась.
1
Джорджия О’Кифф – первая американская модернистка и ключевая фигура в искусстве ХХ века.
– В детстве мне всегда хотелось такую куклу, – сказала Люс. – Я вечно разглядывала их в витрине со всеми этими аксессуарами и думала, какая больше всего похожа на меня.
– Я тоже, – сказала я. – Сейчас у них в коллекции появилась одна кукла с восточной внешностью, но у меня ее нет. А тогда самой похожей казалась Мелани с каштановыми волосами.
– Я тоже считала, что она похожа на меня больше остальных, – кивнула Люс.
Мы с интересом уставились друг на друга. Мелани, ни капли не похожая ни на Люс, ни на меня, неожиданно объединила нас.
– Мелани, – проговорила Люс, – кукла неопределенного происхождения – она может быть и кубинкой, и китаянкой, и представительницей любой другой национальности, какой ты только пожелаешь.
Мы обе усмехнулись, затем взгляд Люс упал на стопку книг у меня на тумбочке.
– Маркес? – Это произвело на нее впечатление.
Я поспешно пробежала глазами по корешкам. Люс имела в виду «Любовь во время чумы». Мои щеки снова залились краской. Я кивнула, надеясь, что она не станет расспрашивать меня о книге.
– И как тебе? – спросила Люс.
– Э, я только начала, так что еще не врубилась, что к чему. Но мне пока нравится. А ты читала?
– Летом, – ответила она. – Хорошо написано.
– Очень, – согласилась я, делая вид, что знаю, о чем говорю.
– А что ты думаешь о Флорентино? – спросила она.
– Он… довольно интересный. – Это было все, что мне удалось из себя выдавить.
– Да? Мне он сначала показался чересчур навязчивым.
Я сглотнула. Похоже, Люс не собиралась менять тему. Пришла пора сказать правду.
– Честно говоря, я ничего из этого не прочитала, – поделилась я. – В смысле я начинала и бросала.
Заменила большую ложь маленькой. Просто мне было слишком стыдно признаться в том, что все эти книги на тумбочке – не мои, а сама я в жизни почти ничего не читала, кроме журналов.
Я думала, Люс посмотрит
– Я тоже. Знаешь, как бывает, когда перечитываешь одну и ту же строку много раз и все равно не улавливаешь сути. Вот и у меня так же. То есть я дочитала «Любовь во время чумы» до конца, но с огромным трудом. Наверное, мне еще рано браться за такое, стоит попробовать снова через несколько лет. А «Историю любви» ты читала? – спросила она. – Если хочется чего-то романтичного и трогательного, это самая подходящая книга.
– Обожаю трогательные истории, – сказала я.
Она рассмеялась.
– Нет, правда, возьми почитать.
– Возьму, – искренне ответила я.
Люс плюхнулась на мою кровать и откинулась на гору плюшевых подушек.
– Я всегда удивлялась, зачем людям столько декоративных подушек, и вот теперь наконец поняла. Это так классно.
– Чаще всего они мешают, – сказала я, усевшись на другом конце кровати и поджав под себя ноги.
– А куда ты их деваешь, когда ложишься спать?
– Скидываю на пол. Особенно мне нравится это делать, когда я злюсь.
Люс провела рукой по бархатной поверхности подушки.
– Ну, рассказывай.
– О чем?
– О школе Святого Франциска. Что там за народ. Какие учителя. Что надо знать?
Я устроилась поудобнее на подушке для чтения. Всегда обожала давать советы.
– У каждого есть свой педагог-наставник, все пользуются семейными связями, подслушивают и подсматривают друг за другом, так что всегда надо думать, что говоришь. Не оставляй без присмотра учебники, особенно во время экзаменов: в любой момент они могут бесследно исчезнуть, и ты не сможешь заниматься и готовиться. Всегда веди себя так, как будто тебя фотографируют и завтра утром эти снимки появятся в газетах, – потому что так оно и есть на самом деле. Никогда не ешь начос в столовой и не откровенничай в переписках, сплетничай только при личной встрече, чтобы не осталось никаких доказательств. Во всем остальном – школа как школа.
Люс задумчиво крутила цепочку на шее.
– А что ты слышала обо мне?
– Твой папа – учитель. Ты перешла сюда из школы Святых Невинных. Тебя исключили. – Я посмотрела на нее, ожидая реакции, но по ее лицу нельзя было ничего понять. – Это правда?
Люс вздохнула:
– Мне не хотелось никому говорить, но это правда: мой папа – учитель.
Я закатила глаза:
– Да я не про то!
– А ты как думаешь?
Я думала, что она старается делать вид, будто ей на все плевать, хотя на самом деле это далеко не так.
– Вряд ли тебя исключили. Скорее всего, ты перешла по самой простой и скучной причине. Может, твой папа получил здесь работу, а ты не особо любила прошлую школу и решила перейти вместе с ним. Но кто-то уже пустил слух, и ты не стала ничего объяснять, потому что тебе нравится шокировать окружающих. – Я снова посмотрела на Люс, пытаясь понять, угадала или нет, но ее лицо оставалось непроницаемым. – Я тебя не осуждаю, – добавила я. – Сама на твоем месте поступила бы так же. Это вроде защитной реакции.