Моя биография
Шрифт:
«Золушка» пользовалась огромным успехом. Но гвоздем спектакля был все же Марселин, хотя его вставные номера не имели никакого отношения к сюжету пантомимы. Несколько лет спустя Марселин выступал в нью-йоркском «Ипподроме» и здесь также завоевал огромную популярность. Но когда «Ипподром» отказался от цирковой арены, Марселина быстро забыли.
Примерно в 1918 году в Лос-Анжелос приехал цирк братьев Ринглинг. С ними был и Марселин. Я полагал, что он выступит с сольными номерами, и поразился, когда с трудом узнал его в толпе клоунов, суетившихся на колоссальной арене. Великий артист был погублен погоней владельцев цирка за дешевой сенсацией.
В антракте я зашел к нему в уборную, назвал себя и напомнил, что играл кошку в лондонском «Ипподроме», когда он там
Через год он покончил самоубийством в Нью-Йорке. В маленькой газетной заметке сообщалось, что сосед Марселина прибежал на выстрел и увидел, что тот лежит на полу с револьвером в руках, а граммофон еще играет песенку «Луна и розы».
Многие знаменитые английские комики кончали жизнь самоубийством. Т.-Е. Данвилл, превосходный комик, услышал, входя в бар, как кто-то сказал о нем: «Этот уже сошел», — и в тот же день застрелился на берегу Темзы.
Марк Шеридан, один из самых выдающихся английских комиков, застрелился в городском парке Глазго, потому что тамошние зрители принимали его недостаточно хорошо.
Актер Фрэнк Койн, с которым мне однажды довелось выступать, был веселым и жизнерадостным комиком. Он прославился исполнением куплетов:
Вы больше не увидите меня на том коне. Не тот коняга, чтоб на нем скакать хотелось мне. Теперь лишь одного коня взнуздать решился б я: Конягу женушки моей — подставку для белья.В жизни он был настоящий весельчак и милейший человек. И вот, в один прекрасный день, собравшись поехать с женой на прогулку, он вдруг вспомнил, что оставил дома что-то нужное, и попросил жену подождать, пока он сбегает наверх. Прождав минут двадцать, она пошла узнать, почему он задержался, и нашла его на полу в ванной, в луже крови и с бритвой в руках — он перерезал себе горло.
Из многих артистов, которых я видел в детстве, мне запомнились не те, кто пользовался большим успехом у публики, а те, кто за кулисами вел себя не как другие. Жонглер Зармо каждое утро неизменно являлся в театр к открытию и часами тренировался. Мы видели, как он за кулисами балансировал биллиардным кием на подбородке и, подбросив биллиардный шар, ловил его на кончик кия, затем подбрасывал другой шар и старался поймать его на первый шар, но тут его часто постигала неудача. Он рассказал мистеру Джексону, что отрабатывал этот номер четыре года и в конце недели собирается впервые показать его публике. В тот вечер мы все стояли за кулисами и смотрели на него. Он выполнил номер великолепно: с первого раза, подбросив шар, поймал его на кончик кия, затем, бросив второй шар, поймал его на первый. Но аплодисменты были довольно жидкими. Мистер Джексон часто рассказывал нам потом, как в этот вечер он сказал Зармо: «Вы слишком легко проделываете ваш номер, надо уметь его подать. Лучше несколько раз промахнитесь, а уж потом сделайте, как надо». Зармо рассмеялся: «Я еще недостаточно набил руку, чтобы позволить себе промахнуться». Кроме того, Зармо увлекался френологией и определял характеры, ощупывая наши головы. Мне он сказал, что любые приобретенные мною знания я сумею употребить с пользой.
Помню я и братьев Гриффит, очень смешных и ловких клоунов, работавших на трапеции, которые, к большому моему замешательству, вися на трапеции, начинали яростно бить друг друга по лицу своими большими башмаками на мягкой подошве.
«Ой! — кричал тот, кого ударили, — только попробуй еще раз меня тронуть!»
«Попробовать?» — Хлоп!
И первый, делая ошеломленное лицо, удивленно бормотал: «И попробовал!»
Меня возмущала эта бессмысленная потасовка. Но за кулисами это были любящие и преданные друг другу братья, спокойные и серьезные люди.
Дэн Лейно был, по-моему, самым великим английским комиком после легендарного Гримальди. Хотя мне не пришлось видеть Лейно в расцвете его славы, он мне запомнился, скорее,
Знаменитая Мари Ллойд слыла легкомысленной и капризной. Но когда нам пришлось играть с ней в старом «Тиволи» на Стрэнде, оказалось, что это удивительно серьезная и добросовестная артистка. Я во все глаза смотрел на эту миниатюрную толстушку, нервно шагавшую взад и вперед за кулисами. Перед выходом она бывала раздражительна и подавлена, но стоило ей выйти на сцену, и она сразу успокаивалась и держалась весело и непринужденно.
А Брэнсби Уильямс, изображавший персонажей Диккенса! Какой это был Урия Гип, Билл Сайкс и старик из «Лавки древностей»! Волшебное искусство этого красивого солидного молодого человека, который на виду у буйной публики города Глазго менял грим и мгновенно преображался, открыло мне еще одну область театра. Он возбудил во мне также интерес к литературе. Мне не терпелось узнать, какая тайна была скрыта в книгах — в этих галереях диккенсовских персонажей, которые жили в таком странном мире крукшенковских [6] сепий. И хотя я почти не умел читать, я все же в конце концов купил «Оливера Твиста»…
6
Крукшенк Джордж (1792—1878) — английский художник-карикатурист, иллюстратор произведений Диккенса.
Я был так заворожен Диккенсом, что начал даже имитировать имитации Брэнсби Уильямса. Такой «многообещающий» талант не мог очень долго оставаться незамеченным. И вот однажды мистер Джексон увидел, как я развлекаю остальных мальчиков, изображая старика из «Лавки древностей». Тотчас же я был объявлен гением, и мистер Джексон поспешил оповестить об этом мир.
Это знаменательное событие произошло в театре города Мидлсборо. По окончании нашего танца мистер Джексон вышел на сцену с таким торжественным видом, словно собирался объявить о пришествии Мессии, и сообщил, что среди своих мальчиков он открыл вундеркинда. Этот ребенок сейчас покажет, как Брэнсби Уильямс изображает старика из «Лавки древностей», который никак не может поверить в смерть своей маленькой Нелл.
Зрители, которые уже порядком устали от долгого и мало интересного представления, не выразили особого восторга. Я вышел в своем обычном костюме для танцев — белой полотняной блузе с кружевным воротником, коротких бархатных штанишках и в красных башмаках, но загримированный под девяностолетнего старика. Почему-то в реквизите нашего ансамбля оказался стариковский парик — возможно, мистер Джексон когда-то купил его, — но парик был мне великоват. Хотя у меня была большая голова, парик оказался еще больше. Он изображал лысину, обрамленную бахромой длинных седых волос. И когда я, горбясь, появился в нем на сцене, я больше всего напоминал ползущего жука — об этом свидетельствовали и смешки в публике.
После этого зрителей было уже трудно успокоить. Я же продолжал приглушенно бормотать:
«Тише, тише, не шумите, вы разбудите мою Нелли».
— Громче! Громче! Ничего не слышно! — кричали зрители.
Но я продолжал шептать в очень камерной манере, — настолько камерной, что публика начинала топать ногами.
На этом и оборвалась моя карьера интерпретатора образов Чарльза Диккенса.
Хотя мы жили весьма скромно, жизнь с «Восемью ланкаширскими парнями» в общем была приятной. Однако и у нас бывали небольшие осложнения. Как-то мы выступали в одной программе с двумя юными акробатами, примерно моего возраста, которые под секретом рассказывали нам, что их матери получают за их выступления по семь шиллингов и шесть пенсов в неделю, да еще им самим выдается по шиллингу на карманные расходы — в понедельник утром они находят монетки под тарелками с яичницей на сале. «А мы-то, — пожаловался кто-то из наших мальчиков, — получаем всего два пенса и на завтрак только ломоть хлеба с джемом».