Моя-чужая

Черная Лана

— Да ее там едва не трахнули, — процедил Кирилл брезгливо. — Дура пьяная.

Злость полынной горечью подкатила к горлу, осела на языке.

— А ты? — рыкнул, нависнув над Погодиным. — Где был ты? По-моему, я ясно сказал — глаз с нее не спускать.

— Я что, по-твоему, с ней в сортир должен был ходить?

— Да, твою мать!

— Я не собачонка, чтоб за каждой твоей шалавой…

Он не договорил, захлебнулся кровью, зажав хрустнувший под кулаком Артема нос.

— Зря ты так… — прогундосил Погодин, запрокинув голову.

— Запомни. Если

я еще хоть раз услышу нечто подобное об Асе. От тебя или еще от кого бы то ни было. Или повторится сегодняшнее. Закопаю. Каждого. И не найдет никто. Все поняли?! — он окинул взглядом замерших ребят из охраны. Те отшатнулись от него. Закивали синхронно. — Свободны. Завтра выходной. Врачу покажись, — добавил уже Кириллу.

Настену нашел в спальне. Она лежала на кровати, скрутившись калачиком и так и не раздевшись.

— Нам нужно серьезно поговорить, — проговорил Артем строго, в два шага преодолевая расстояние до кровати. Пробежал взглядом по напряженному лицу с потекшей тушью, шее с пульсирующей жилкой, груди, открытой слишком глубоким вырезом, стройным ногам в разорванных чулках. Ощутил, как злость накатывает новой волной. — Чем ты думала, а? Ты же взрослая, умная девочка, а повела себя…

— Прости…

Артем вздохнул. Настена села. Бретелька упала с плеча.

— Дурацкое платье… — пожаловалась и вдруг принялась его стягивать. У нее никак не получалось и она злилась, дергая никак не поддающуюся молнию и топая ногами.

Артем подошел ближе. Одни рывком снял платье, не расстегивая, швырнул на пол. Настена уткнулась носом ему в грудь и тихонько всхлипнула.

— Я дура, прости, — она вздохнула, шмыгнула носом. — Но ты вечно на своей работе. Чем-то занят. Хмуришься, сердишься на меня. А теперь еще и спрятал от всего мира, словно я зверюшка диковинная. И там, в клубе, не было ничего. И быть не могло. Однокурсника встретила, попросила подыграть. Ну…чтоб тебя позлить. А он вообще к девушкам не особо… — она замялась, вздохнула.

Артем улыбнулся, пропустил между пальцами прядь ее волос, вдохнул ее аромат и поморщился. Она что-то еще бормотала, но он уже не слушал. Запах не давал покоя. Чужой. Мужской.

— Твою мать, — тихо ругнулся он, заглянув в ее янтарные глаза. И увидел в них только слезы.

— А платье я сама порвала. Случайно. И чулки. Дорогие, а качество фигня полная. Слышишь, Тем? Прости…

Ничего не было, — повторил он мысленно. От сердца отлегло.

— Эх, Настена… — он вздохнул и подхватил ее. Перекинул через плечо.

Ему чертовски не нравилось, как она пахнет. Чужим мужчиной. И с этим надо было срочно что-то делать.

Настена завизжала. Молотила его руками по спине. И откуда вдруг силы нашлись? А он тянул ее в ванную. Открыл воду на всю и буквально затолкал в кабинку. Сам влез следом, отрезая ей пути к отступлению.

— Чокнутый, — отфыркивалась Настена. — Я знала, что ты…

— Ты меня еще не знаешь, — перебил Артем, вспенив на мочалке мыло.

— Ты собираешься меня мыть?

Она даже перестала отфыркиваться и уклоняться от тугих струй.

Но вместо ответа

Артем принялся намыливать Настену: шею, плечи, спину. И она вмиг стала похожа на кошку, ластящуюся к ногам хозяина. Изгибалась, подставляя свое тело его рукам. Если б могла, наверняка замурлыкала бы от удовольствия. И Артему это нравилось. Он сто лет не получал удовольствия от простого душа с женщиной. Впрочем, он ни с кем никогда не принимал душ, да еще чтобы кого-то мыть. Нет, такое могло быть только с Настеной. И это будоражило, доводило до критической точки. И Артем с трудом сдерживался, чтобы не заняться любовью прямо в душе. Останавливало одно — ей сегодня эти любовные игры не под силу.

— Тёмка… — простонала Настена, когда Артем коснулся мочалкой ее груди.

— А у тебя веснушки, — улыбнулся он и развернул Настену к себе лицом. Смыл пену с ее груди, сжал ладонью. — Даже здесь, — обвел пальцем темный сосок.

Прижал Настену к стенке кабинки. Она застонала. А Артем достал с полочки шампунь. Настена рассмеялась. У нее были мягкие и длинные, до самой попы, волосы. Медные. Они струились между пальцами и походили на лаву, извергающуюся из жерла вулкана. И пахли теперь мятой.

— Я хочу тебя, — простонала она, прижавшись к Артему, и поцеловала.

На губах застыла кровь и поцелуй отдавал горечью. Глубокий, страстный. Словно она целовала его в последний раз. Словно завтра уже не наступит. Артем подхватил ее под попу, прижал к стенке, покрывая поцелуями шею, плечи, грудь.

Вода била в лицо, обжигала. И Артем не выдержал, чихнул. Настена расхохоталась. Ничего у них не вышло. Страсть, мгновение назад грозившая смести все вокруг, растеклась по венам нежностью и весельем. Они брызгались водой, наскоро целуясь в тесной кабинке, смеялись. А потом Настена охала и стенала, рассматривая себя в зеркале. Грудь, ноги, бока покрывали наливающиеся багрянцем пятна. Она едва не плакала и отчего-то ругала любовные романы с их бредовыми фантазиями.

Артем смеялся, наблюдая. А в спальне растирал ее нежную кожу спасительной мазью. И она лежала рядом, горячая, податливая, нежная, едва не мурлыкающая от удовольствия. И Артем ловил каждое мгновение рядом, боясь спугнуть свое хрупкое счастье.

— Я не понимаю, что ты во мне нашёл? — пробормотала Настена, устраивая голову у него на плече и закинув на него ногу и руку.

— Себя, — с улыбкой ответил Артем, но она уже спала.

А он придумал, чем увлечь Настену, чтобы та не сходила с ума в его отсутствие, и…

…и через два дня Крутов понял, что попал в точку, накупив Настене красок, кистей и прочей рисовальной ерунды. Полмагазина скупил, наверное, ничерта не разбираясь в названиях, видах, мягкостях и твердостях. Запутался, и решил не мудрить долго — покупал все, что попадалось под руку. И радовался как ребенок, наблюдая, с какими сияющими глазами Настена разбирала его покупки. Как визжала и прыгала от радости, обнимая его и поминутно повторяя: «Спасибо». Надеялся, что это займет ее, и она не заметит, как пролетит время, пока он решит дела в Германии.