Моя двойная жизнь
Шрифт:
Я смотрела на этого человека среднего роста с массивной головой и благородным профилем и вспоминала Наполеона I. Без сомнения, между ними было большое физическое сходство, и я уверена, что в их мозгу нашлись бы тождественные клетки. Разумеется, я не сравниваю обоих гениев — «гения разрушения» и «гения созидания». Но, питая отвращение к войнам, я страстно люблю победу и посему, невзирая на все ошибки Наполеона, воздвигла в своем сердце алтарь этому богу смерти и славы!
Я смотрела на Эдисона в глубокой задумчивости, мысленно сопоставляя его с образом великого покойного.
От оглушительного
Любезно показав нам свои изобретения, в том числе удивительный фонограф, Эдисон повел меня под руку в столовую, где собралась вся его семья.
Я очень устала и отдала должное радушно приготовленному для нас ужину.
Я покидала Менло-Парк в четыре часа утра. На сей раз вся местность, дороги и станция были освещены a giorno [82] тысячами огней гостеприимного ученого. Ночь проделала со мной странную шутку: мне показалось, что мы совершили долгий путь по непроторенной дороге, а оказалось, что наш путь был совсем близким и дороги прекрасными, хотя и засыпанными снегом. Моя фантазия разыгралась по пути к дому Эдисона, но реальность вернула все на круги своя по дороге на станцию.
82
По-дневному (итал.).
Изобретения великого ученого привели меня в восторг, а его мягкое, застенчивое, учтивое обхождение и страстная любовь к Шекспиру вконец меня очаровали.
16
Назавтра, точнее, в тот же день, так как было уже четыре часа утра, я отправилась в Бостон.
Мой импресарио господин Аббе оборудовал для меня дивный вагон, правда, несколько уступавший великолепному пульмановскому вагону, в котором мне предстояло продолжать гастрольную поездку после Филадельфии. Тем не менее, войдя в свое купе, я испытала подлинное эстетическое наслаждение: широкая мягкая кровать в центре сияла начищенной медью; кресло, хорошенький туалетный столик и корзинка с бантами для моей собачки радовали глаз; повсюду были цветы, цветы с приятным нерезким запахом.
В соседнем купе разместился с комфортом мой персонал.
Я заснула умиротворенной и проснулась уже в Бостоне. На вокзале нас встречала большая толпа: репортеры и множество зевак обоего пола. Это была скорее любопытствующая, нежели дружелюбная публика, которая не проявляла к нам ни добрых чувств, ни восторга.
Целый месяц общественное мнение Нью-Йорка было приковано ко мне: меня то критиковали, то превозносили до небес и на мою голову был вылит целый ушат глупой, грязной клеветы Некоторые осуждали меня за презрение, которым я отвечала на эти гнусные нападки. Наконец все признали, что последнее слово осталось за мной, и я одержала верх вопреки всем и вся.
Бостонцы
Бостон принадлежит женщинам. Легенда гласит, что женская нога ступила первой на землю этого города. Женщины составляют в нем большинство; их отличает пуританство без фанатизма и независимость без крайностей.
Я прошла сквозь эту странную, любезную и сдержанную толпу и уже собиралась садиться в карету, как вдруг ко мне подошла незнакомая дама.
— Добро пожаловать в Бостон, мадам! Добро пожаловать, мадам! — произнесла она, протягивая мне свою маленькую мягкую руку (у американок вообще прелестные руки и ноги). За ней с улыбками потянулись и другие. Мне пришлось ответить на множество рукопожатий. Я сразу же прониклась к этому городу нежностью. Однако вскоре я пережила сильный испуг: на подножку увозившего меня экипажа вскочил репортер, превзошедший всех в наглости и упорстве. Я оттолкнула нахала со злостью, но Жарретт, предвидевший мой порыв, удержал его за воротник, иначе тот шлепнулся бы на мостовую (чего и заслуживал!).
Этот подозрительный субъект выпалил на чистейшем французском языке: «В котором часу вы пойдете завтра на кита?» Я была ошарашена.
— Это сумасшедший, — прошептала я Жарретту.
Но репортер услыхал мои слова и ответил:
— Нет, мадам, я не сумасшедший, и мне хотелось бы знать точно, в какое время вы отправитесь завтра утром к киту. Может быть, лучше было бы пойти к нему сегодня вечером, так как есть опасение, что кит умрет этой ночью, и будет очень жаль, если вы не застанете его в живых.
Незнакомец тем временем уже почти уселся рядом с Жарреттом, который все еще держал его за воротник, чтобы тот не выпал из кареты.
— Но, сударь, — вскричала я, — что это еще за сказки про кита?
— Ах, мадам, это замечательный кит! Огромный кит! Он лежит в бассейне, и день и ночь рабочие обкалывают вокруг него лед!
Внезапно, вытянувшись на подножке во весь рост, он ухватился за кучера: «Стойте, да стойте же! Эй, Генри, идите сюда! Вот, мадам, вот и он!»
Карета остановилась. Спрыгнув на землю, репортер бесцеремонно втолкнул в мое ландо маленького квадратного человечка в меховой шапке, надвинутой на глаза, на галстуке которого сверкал огромный бриллиант. Незнакомец являл собой странный тип янки старой закваски. Не говоря ни слова по-французски, он развалился рядом с Жарреттом как у себя дома, в то время как репортер сохранял свою полувисячую позу.
Мы выехали с вокзала втроем, а приехали в отель «Ван-дом», где множество людей ждали моего прибытия, впятером. Я стыдилась своего нового спутника. Он кричал, хохотал, кашлял, плевался, говорил со всеми сразу и приглашал всех подряд. И все, казалось, были от этого в восторге.
Юная девушка умоляла отца: «Ну, папа, прошу тебя, давай туда сходим». «Хорошо, — отвечал тот, — но сначала нужно спросить разрешения у мадам». И он обратился ко мне с изысканной учтивостью:
— Не будете ли возражать, сударыня, если завтра мы присоединимся к вашим друзьям, чтобы посмотреть на кита?