Моя еврейская бабушка (сборник)
Шрифт:
– Женя, ты зачем подглядывал в мужскую баню?
Дурацкий вопрос, тем более, что ответ я знала.
И снова начались душеспасительные разговоры. День за днем целых два года я наставляла на путь истинный малолетнего любителя голых мужских тел. Я потратила на него уйму времени, эмоций, нервов. Особенно я не щадила времени – тратила часы, дни, недели… Мне было жаль красивого мальчика. Красота у него была редкая, невиданная и в природе не часто встречающаяся. Дивные ресницы, густые, как опахала. Поражал взгляд синих бездонных глаз, которые напоминали море перед бурей, когда все еще тихо, но уже где-то в глубине зарождается шторм,
Все в пареньке было красивым и изящным: губы правильной формы, в меру алые, трепетные, нежный румянец на щеках – кожа тонкая и просвечивает, будто кровь, пульсирующая внутри Жени сияет изнутри фосфоресцирующим светом, освещая его лицо, томное и надменное.
Сейчас я понимаю, что мой подопечный уже тогда осознавал свою красоту, и от этого осознания презирал все человечество в целом. В том числе и меня! Меня, кстати, он презирал больше всех. В конце концов, он надоел мне хуже горькой редьки. Его красота раздражала меня. Его презрение забавляло.
– Короче, Женя, если тебя доставят еще раз от бани, – сказала я однажды своим знаменитым металлическим голосом, – жди от меня гадости. Не прощу! Тебе нравится, что над тобой смеются одноклассники? Нет, тебе это не нравится. Поэтому, если хотя бы еще раз ты переоденешься в девчоночье платье, или будешь торчать у мужской бани, я опозорю тебя на всю округу. Давай заключим сделку: ты выполняешь мои условия, а я, в свою очередь, оберегаю твою неприкосновенность. От родителей, от одноклассников, и от всех остальных, разумеется!
Я попыталась убедить Женю, что его красота не принадлежит ему лично. Этот редкий дар природы он обязан передать его по наследству своему сыну. Мне казалось, именно этот довод возымел свое воспитательное воздействие на красивого мальчика. Он выполнил все мои условия, и я сняла Женю с учета, как водится у идеалистов, снова «с исправлением!». И я снова потеряла его из виду.
Прошло еще несколько лет, заканчивались бурные восьмидесятые годы, приближались лихие девяностые. В стране кипела перестроечная работа! Уже появились в продаже первые порнографические журналы, в видеосалонах крутили эротические фильмы. Словно кто-то запустил пробный шар: скушает ли советское население лакомый кусок сладкой отравы и проглотит или осудит искусителей нравственности. «Все еще только начиналось» – как любит сообщать нам с телеэкрана одна не очень талантливая певица.
Однажды я мчалась по летнему и душному городу по каким-то срочным делам. Муторно находиться летом в городе, все время хочется срочно отбыть на природу, чтобы понежиться на солнышке, повялить на траве косточки. Мимо меня прошли двое. Я встрепенулась и убавила шаг. Оглянулась. А могла бы спокойно пройти мимо!
Да, это был мой недоперевоспитанный красавчик. Боже, каким она стал красивым! Его красота ослепляла. Самые известные внешности мира не могут сравниться со столь редкой красотой. Ален Делон, Жан Марэ, Жерар Филипп… куда им всем до моего бывшего подопечного!
Женя и его спутник тоже оглянулись и тупо уставились на меня. Очевидно, Женя посвятил своего друга в тайны своей прошлой жизни. Это был мужчина лет тридцати, невысокого роста, надменный и красивый, но не той редкой красотой, что у Жени, а несколько по-иному. Так бывают красивы многие надменные мужчины, презирающие всем своим нутром женскую половину человечества – да и все человечество в целом.
Мы стояли и смотрели друг на друга. Пустая улица.
Ему слегка за тридцать, Жене уже восемнадцать – какая красивая разница. Да и пара они красивая. Вот тебе и ошибка природы. Ради чего, собственно говоря, я так убивалась? Видимо, судьба у него такая.
Я уныло поплелась по душному и пыльному городу, забыв о своих срочных делах.
Утраченные иллюзии
В 1987 году я работала детским инспектором в одном из районов Ленинграда. Уже пять лет я носилась по территории района, изо всех моих слабых сил пытаясь искоренить навеки детскую преступность и безнадзорность. Повидала за это время много, пролила немало слез, видя бесчисленное количество обездоленных и беззащитных детей. Особенно запомнился случай, когда мне пришлось выехать на место происшествия в одну из многонаселенных коммунальных квартир. Соседи позвонили в милицию через двое суток, изнемогая от детского плача.
В комнате был закрыт двухлетний ребенок. Жестокосердые соседи терпели его скулеж до тех пор, пока ребенок не начал выть, тогда они позвонили в местное отделение милиции. Я прошла к комнате и услышала предсмертный хрип. Вместе с сержантом мы выбили дверь, у порога лежало неподвижное тельце.
Я наклонилась к крохотному существу. Все силы ребенка ушли на плач и мольбы о помощи. Он был весь измазан калом и мочой. Над плинтусами повисли клочки обоев – ребенок пытался их есть. Когда я наклонилась к нему, малыш рванулся вверх и крепко обхватил мою шею руками. По форменной рубашке и юбке потекли струи мочи и кала. Так и вышла я из страшной комнаты с ребенком на шее. Только в дежурной части смогли оторвать его от меня. Трудились сразу четверо: врач «скорой помощи», медсестра, дежурный отделения и сержант. Они с трудом справились, видимо, я стала для ребенка спасителем, интуитивно он не хотел отрываться от своего избавителя. И вложил в свои крохотные ручонки волчью хватку…
Много детского горя пришлось мне увидеть за пять лет службы на поприще детской преступности и безнадзорности. В моей душе укоренилась уверенность, что я спасаю детей от настоящей беды, от родителей-пьяниц, от нищеты, от одиночества, от вселенского непонимания. Я твердо знала, что дети – беспомощные существа, и я обязана защищать их права на нормальную человеческую жизнь. Эта мысль помогала мне работать и ощущать себя полезным человеком в обществе. Дети, в свою очередь, чувствовали мою искренность и доверяли мне свои беды и горести.
Но вскоре в моем правильном мироощущении появилась большая трещина. Однажды на прием в детскую комнату пришла старушка с семилетней внучкой. Старушка долго сморкалась в скомканный платочек, прятала от меня глаза, жевала губами, мыча что-то нечленораздельное. Внучка сидела рядом с бабушкой. Симпатичная девочка смотрела на меня честными голубыми глазами в ожидании развязки. Невинный ангелочек!
– Бабушка, – не выдержала я, – ну, говорите уже, что у вас стряслось? Говорите прямо, не стесняйтесь, мне можно все рассказывать, как доктору, даже самое сокровенное. Только честно!