Моя карта мира
Шрифт:
Сотрудники КГБ не только нашпиговали нашу квартиру микрофонами, но и входили туда, когда им было угодно. Однажды, возвратясь после многочасового отсутствия, мы обнаружили на зажженной газовой конфорке кипящий чайник, полный до верха. Я даже не успела возмутиться, как явился один из наших ангелов-хранителей, участковый милиционер Коля. Я его упрекнула:
«Если уж вы входите в нашу квартиру, когда хотите, то хоть газ выключайте перед уходом».
Коля поглядел на кипящий чайник и начал поспешно оправдываться:
«Это не мы, это Эс-Эс-овцы!».
Наши личные Эс-Эс-овцы Володя и Вадя, окружили нас таким
Но не для того Воронель все это затевал, чтобы так просто сдаться, тем более, что от любезного приглашения в больницу КГБ с диагнозом «инфаркт» было недалеко до заключния «скончался от сердечной недостаточности».
После неудачной попытки вынудить Воронеля к уступкам аресты стали судорожными и бессистемными: по три-четыре раза на дню. А как только отпустят, тут же посылают вслед машину и волокут обратно на Лубянку.
Я думаю, криминальные психологи КГБ разработали эту систему игры в кошки-мышки, чтобы измученная мышка уже мечтала о том дне, когда кошка, наконец, ее сожрет. Не могу сказать этого о себе: когда двадцать пятого июня, Воронеля в очередной раз арестовали и больше не отпустили, я вовсе не испытала облегчения. Лишенные привычного удовольствия играть в кошки-мышки с Воронелем, Володя и Вадя вскоре снова оживились, решив продолжить игру со мной.
Кампанию против меня начал наш придворный милиционер Коля – он вперся в квартиру без приглашения и приступил к дружеской беседе:
«Вот вы, - произнес он почти с нежностью, пожирая меня любящими глазами кошки, зажавшей в когтях мышку, - женщина молодая, а входите в подъезд без провожатых. А вдруг вас поджидает хулиган, который что угодно может с вами сделать? И мужа вашего нет дома, кто же вас защитит?».
«Вы что, Коля?
– полюбопытствовала я, - хотите охранять меня, пока мужа нет?»
«Нет, охранять вас у меня нет возможности, - отклонил мое предложение Коля, слегка разжимая когти.
– Но вам бы лучше временно пожить у каких-нибудь друзей».
Вот чего они хотят - выставить меня из квартиры, адрес которой разрекламирован по всему миру!
Сидеть в полной неизвестности в доме без телефона было невыносимо. И я отправилась в путь – без прямой цели, просто куда-нибудь, чтобы узнать новости. Не успела я завернуть за угол, как на меня с воем прямо по тротуару задним ходом помчалась машина. Прохожие шарахнулись в стороны, а я застыла на месте, как кролик перед удавом. Машина притормозила рядом со мной, дверца распахнулась, и я в мгновение ока очутилась в сером сумраке салона.
Двое молодых людей в пиджаках и галстуках стиснули меня плечами. Мы молча проследовали в какую-то контору, где меня поджидал мой личный Эс-Эсовец Володя. Хоть его рыхлое лицо ничем не напоминало твердое обличье участкового Коли, он смотрел на меня точно так же – взглядом кошки, любящей свою мышку.
Его речь свелась к тому же требованию, что и Колина, – чтобы я не смела возвращаться к себе домой, а не то мне будет хуже. Потом он вышел и оставил меня в одиночестве. В комнату
Через пару часов меня отпустили, хотя никто не позаботился даже сказать мне, куда меня завезли. Уже вечерело, и нужно было решать, куда податься ночевать.
Я оказалась на незнакомой станции метро и слегка сбилась с пути. И тут мне показалось, что за мной следят - при каждом моем ошибочном маневре какие-то люди спешили повторить мои ошибки. Тогда, чтобы проверить свои подозрения, я решила выйти из метро на станции «Охотный ряд» и пойти в ЦДЛ пешком по улице Герцена, время от времени садясь в троллейбус и тут же из него выходя. Я шла в ЦДЛ, потому что там под лестницей стояла тумбочка с безликим телефоном, из которого я могла бы позвонить корреспондентам иностранных газет. Не прошла я и двух кварталов, как мои подозрения превратились в уверенность. За мною шли, причем не вдвоем, не втроем и даже не вчетвером. Мне стало страшно – чего им от меня нужно? Дождаться, пока я войду в какой-нибудь подъезд, и там переломать мне руки-ноги? Идти дальше пешком не было смысла, и я вскочила в первый же подъехавший троллейбус.
Почти бегом дойдя до ЦДЛ, я предъявила привратнику красную книжечку Литфонда и с облегчением вскочила в прохладный вестибюль, наивно надеясь, что моих провожатых туда не впустят. Как бы не так - у них были свои книжечки, почище моей! Я прошла в ресторан, подсела к двум симпатизирующим мне секретаршам и заказала кофе. Мои «мальчики» вошли вслед за мной, сели за соседний столик и тоже заказали кофе - я взглядом указала на них своим приятельницам.
Пока я дрожащей рукой размешивала сахар в чашке, одна из секретарш успела шепнуть мне, что из подвального коридора, ведущего к уборным, есть выход в кухню, а из кухни можно через черный ход выскользнуть во двор.
Я допила кофе и вышла в вестибюль, двое из «мальчиков» за мной. Я вниз по лестнице, «мальчики» за мной», я – в женский туалет, они, секунду потоптавшись, - в мужской, тоже ведь люди, хоть и при исполнении служебных обязанностей. Теперь главное было – удрать до того, как они закончат свои процедуры в мужском туалете. Ведь про секретный проход из коридора в кухню им никто не успел сообщить. Опередив их, я юркнула в кухонную дверь, прошла сквозь строй шипящих сковородок и мусорных бачков и оказалась во дворе. Слева была редакция журнала «Дружба народов», справа – редакция журнала «Юность», а прямо по курсу – путь к свободе на улицу Воровского.
Там я быстро схватила такси и поехала к своей подруге Лине Чаплиной в надежде, что за ее домом не следят, когда меня там нет. Лина вызвала по телефону Саню Даниэля, который отвез к Андрею Дмитриевичу Сахарову мое подробное письмо о происшедшем. Андрей Дмириевич немедленно передал мое сообщение в иностранную прессу и оно тут же было подхвачено всеми средствами массовой информации – в то время еврейская борьба за выезд из СССР была любимой темой либерального общества.
Возможно, все бы окончилось моей победой над всевидящим оком «Империи зла», но меня подвела жажда узнать последние новости. Наутро я позвонила из телефона-автомата нашему «связному», единственному из оставшихся на свободе соратников, у которого был телефон.