Моя летопись
Шрифт:
Решила, что если черная сотня хотела меня убить, то на это была в ее распоряжении целая ночь, а утром будет уже дело неподходящее. Спросила прислугу, не приходил ли кто. Нет, говорит, не приходил. Так все и обошлось благополучно. Днем выяснилось, что вообще никого из редакции не обеспокоили.
Тем не менее настроение в редакции было беспокойное, и уже по другим причинам.
Румянцев сказал, что Ленин требует порвать соглашение с Минским, завладеть газетой целиком и сделать ее определенно органом партии. Румянцев протестовал, находя это неприличным. Газета разрешена на имя Минского, он — ответственный редактор. Какого же мнения будут о нас в литературных кругах!
— На ваши литературные круги мне наплевать, — отвечал Ленин. —
— Но ведь договор-то заключил я, — защищался Румянцев.
— А порву его я.
Но прежде, чем он порвал этот несчастный договор, он напечатал в «Новой жизни» статью, которая всех перепугала. Насколько помню, это было что-то о национализации земли. Минскому было сделано предостережение. Он пришел в редакцию очень расстроенный.
— Я ответственный редактор, а вы меня оставляете в полном неведении о помещаемых вами статьях. Еще одна такая, и мне грозит ссылка.
Пришла и жена Минского, поэтесса Вилькина.
— Я боюсь, — говорила она. — Вдруг мужа сошлют в Сибирь. Он не выдержит, у него слабые легкие.
И в ответ на эту законную тревогу послышалось подхихикиванье.
— Ничего, не беда! Климат в Сибири здоровый. Это ему даже, хи-хи, полезно.
Получилось неприятно и грубо. Минский даже не ожидал такого отношения. Выручил его П-в.
— Уезжайте сейчас же за границу.
— Да меня, пожалуй, и не выпустят.
— Я вам дам свой паспорт. И не теряйте времени.
Через несколько дней Минский пришел прощаться в редакцию. Показывал новенький заграничный паспорт, в котором на листке для Англии было вписано «джентльмен» (П-в был дворянин).
— Вот, — смеялся Минский, — теперь у меня имеется правительственное удостоверение, что я — настоящий джентльмен.
Он скоро уехал, и вся наша литературная группа решила из газеты уходить. Попросили вычеркнуть наши имена из списка сотрудников. В этой газете нам действительно больше делать уже было нечего.
Просуществовала газета недолго, как и можно было предвидеть.
Ленин поднял повыше воротник пальто и, так никем и не узнанный, уехал за границу на несколько лет.
Вернулся он уже в запломбированном вагоне. [298]
Распутин
Бывают люди, отмеченные умом, талантом, особым в жизни положением, которых встречаешь часто, и знаешь их хорошо, и определишь их точно и верно, но пройдут они мутно, словно не попав в фокус вашего душевного аппарата, и вспомнятся всегда тускло; сказать о них нечего, кроме того, что все знают: был высок или мал ростом, женат, приветлив или надменен, прост или честолюбив, жил там-то, встречался с тем-то. Мутные пленки любительской фотографии. Смотришь и не знаешь — не то девочка, не то баран…
298
С. 263. Вернулся он уже в запломбированном вагоне. — 32 эмифанта, в том числе В. И. Ленин, получили разрешение на проезд из Швейцарии через территорию Германии на том условии, что они в пути не будут общаться с местным населением, — общение разрешалось только сопровождавшему группу секретарю швейцарской социалистической партии Фрицу Платтену. Отсюда возникла легенда о запломбированном вагоне, которая жива и по сей день. 26 марта Ленин выехал из Швейцарии в Стокгольм, а оттуда через Финляндию в Петроград, куда прибыл 3 апреля 1917 г. (прим. Ст. Н.).
299
Впервые: Сегодня. 1924. № 179, 181, 182. 10, 13, 14 августа. Под заглавием:
Тот, о котором хочу рассказать, только мелькнул двумя краткими встречами. И вот твердо, отчетливо, тонким клинком врезан его облик в моей памяти.
И не потому, что был он так знаменит, — ведь много довелось мне встречать на своем веку людей, прославленных настоящей, заслуженной славой. И не потому, что он сыграл такую трагическую роль в судьбе России. Нет. Человек этот был единственным, неповторяемым, весь словно выдуманный, в легенде жил, в легенде умер и в памяти легендой облечется.
Полуграмотный мужик, царский советник, греховодник и молитвенник, оборотень с именем Божьим на устах.
Хитрым называли его. Одна ли только хитрость была в нем?
Расскажу две мои краткие встречи с ним.
Петербургская оттепель. Неврастения.
Утро не начинает нового дня, а продолжает вчерашний серый, тягучий вечер.
Через большое зеркальное окно-фонарь видно, как на улице унтер-офицер учит новобранцев тыкать штыком в соломенное чучело. У новобранцев сизые, иззябшие сыростью лица. Баба с кульком, унылая, уставилась и смотрит.
Тоска.
Звонит телефон.
— Кто?
— Розанов [300] .
Удивляюсь, переспрашиваю. Да, Розанов.
Говорит загадочно:
— Вам Измайлов сказал? Предлагал? Вы согласились?
— Нет. Я Измайлова не видала и не знаю, о чем вы говорите.
— Так, значит, он еще будет с вами говорить. Не могу вам ничего объяснить по телефону. Только очень прошу — непременно соглашайтесь. Если вы не пойдете, я тоже не пойду.
300
С. 264. РозановВасилий Васильевич (1856–1919) — эссеист, философ, литературный критик, постоянный сотрудник газеты «Новое время» (1899–1917). Время встречи с Распутиным (очевидно, второй) можно вычислить по книге Розанова «Мимолетное. 1915 год» (Розанов В. В. Мимолетное. М., 1999). В записи от 15 апреля 1915 г. читаем: «…поразительного ума и спокойствия слово старца Гриши, — в литературной компании, в квартире без хозяина, среди человек 10–12 гостей» (с. 56). Следующая запись, в которой он вспоминает об этой встрече, сделана Розановым 17 апреля. Следовательно, встреча эта была, видимо, 14 или 15 апреля. (прим. Ст. Н.).
— Господи, да в чем же дело?
— Он все объяснит. По телефону нельзя.
Аппарат щелкает. Нас разъединили.
Очень все это неожиданно и странно. С В. В. Розановым я встречалась редко. С Измайловым тоже. Сочетание Розанова с Измайловым тоже показалось мне не из обычных. В чем же дело? И почему Розанов не пойдет куда-то, если я не пойду?
Позвонила в редакцию «Биржевых ведомостей», где работал Измайлов. Оказалось слишком рано, и в редакции еще никого не было.
Но ждать пришлось недолго. Часа через два он сам позвонил.
— Предстоит одно очень интересное знакомство… К сожалению, лишен возможности сказать по телефону… Может быть, вы догадаетесь?
Я решительно ни о чем догадаться не могла. Сговорились, что он заедет и все объяснит.
Приехал.
— Неужели не поняли, о ком речь идет?
Измайлов — худой, черный, в черных очках, весь точно чернилами нарисованный, голос глухой. Даже жутко стало.
Измайлов вообще был человек жутковатый: жил на Смоленском кладбище, где отец его был когда-то священником, занимался чернокнижием, любил рассказывать колдовские истории, знал привороты и заклинания, и сам, худой, бледный, черный, с ярко-красной полоской узкого рта, похож был на вурдалака.