Моя Лола. Записки мать-и-мачехи
Шрифт:
Кульминация наступает в тот момент, когда звучит главный вопрос беседы.
– А от чего умерла их мама?
– Суицид, – бросаю я кратко. И точно знаю, чего ждать, потому что дальше всегда происходит одно и то же.
Повисает неловкая пауза. Мне хочется поскорее ее проскочить, но я сознательно молчу, давая собеседнику время самостоятельно справиться с эмоциями. Я знаю, как пойдет разговор, я прошла десятки таких разговоров и научилась отвечать на однообразные вопросы заготовленными фразами.
Мы уже прожили
Мы провели в разговорах сотни часов, оплатили десятки сеансов у психотерапевта. Как относиться к смерти Нигины, мы для себя определили – и каждый по отдельности, и все вместе. И теперь мы просто живем.
У Жасмины и Лолы после смерти мамы остался один значимый взрослый – их папа. Самый близкий и родной человек, далеко не идеальный. Он был вынужден включиться в жизнь дочек за обоих родителей. Он принял на себя ответственность за воспитание, как он его видел, и с точки зрения заботы, объятий и помощи по школе он отлично справлялся.
Первое время у меня было ощущение, что Нигина, мама девочек и первая жена моего мужа, как будто живет вместе с нами, и у меня были с ней свои особые отношения. В них были совершенно разные чувства. Разговоры о ней, ее фотографии по дому, воспоминания о ней, картины с ней. Большую часть времени я ее ненавидела за то, что она так поступила с дорогими мне людьми. Лишь изредка становилось ее жалко. Тогда мне хотелось обнять ее, сказать: «Как же тебе было плохо, что ты на такое решилась?!»
Иногда я мысленно говорила ей: «Посмотри, наша с тобой общая девочка летает на лентах под крышей. Надеюсь, ты это видишь?»
Я читала статьи и научные исследования на тему суицида, смотрела всевозможные интервью. Мне крайне важно было понять, как человек вообще принимает такое решение. Да, в юности я сама раздумывала о суициде, но это не то же самое. У нее же был прекрасный муж и отличные дети. Я не могла понять.
Но однажды наступил момент, когда я в душе поблагодарила ее за этот поступок. Ведь теперь я могу быть с ними, теперь они – моя семья. Если бы не случилось того ноября, у меня сегодня не было бы двух прекрасных старших и двух чудесных младших дочек и я не стала бы частью их жизни. Я понимаю, как это звучит, но я честно пишу о своих чувствах.
После переезда в Амстердам я постоянно подсчитывала, сколько времени я уже знакома с Лолой. Когда срок перевалил за два с половиной года, я выдохнула: теперь я по времени с ней уже дольше, чем была ее родная мама. Ведь Лоле было полтора, когда Нигины не стало, – к возрасту
Со временем мысли о Нигине стали приходить реже и почти исчезли. Теперь это моя (а не ее) семья. Все возникающие в семье сложности уже мои, какие бы причины их ни породили.
Нигина
Наверное, не было человека, который, узнав о самоубийстве Нигины, не спросил бы: «Почему она это сделала?» Я понимаю людей, задающих вопросы. Мы всё всегда проецируем на себя. Почему? Ведь я бы этого не сделала! Тогда как же надо было ее довести?!
– Никто не знает, – отвечаю я, предполагая, что мне не поверят. Большинство людей считает, что причина точно есть, а мы ее утаиваем.
– Как это – «никто не знает»? У нее же дети!
– У вас кто-нибудь из близких покончил с собой? – уточняю я.
Редко кто кивнет. Те, кто сталкивался с самоубийством, вряд ли спросят, почему человек так поступил, – они знают, что на этот вопрос нет ответа.
Лучше всего об этом однажды сказала Лола:
– Представь, Наташа: ты живешь, у тебя есть партнер по жизни – твоя жена, твой друг. Однажды ты приходишь домой, а его нет. Он покончил с собой, и тебе просто некому задать вопросы.
Наверное, это самое тяжелое для родственников – невозможность больше ни о чем спросить ушедшего.
Чаще всего люди пытаются объяснить суицид тяжелыми событиями в жизни человека: «у него был рак», или «у нее погибла дочь», или «он был в долгах». Однако не каждый больной раком или потерявший ребенка накладывает на себя руки. И видимая причина у самоубийства есть далеко не всегда.
В моей семье было два суицида. Когда мне было девять, моя бабушка написала предсмертную записку и отравилась таблетками. Самоубийство Нигины оказалось вторым.
В детстве я совершенно не понимала, как такое могло произойти. Больнее всего была мысль о том, что близкий, родной человек самостоятельно принял решение нас бросить. Бабушку забрала не болезнь, не тюрьма, не несчастный случай – она сама ушла в никуда.
Люди, в семье которых произошел суицид, чувствуют себя одиноко и изолированно. Самоубийство окружено молчанием и стыдом. Родственники погибшего испытывают боль потери, но не чувствуют себя вправе об этом говорить. И каждый хочет знать ответ на вопрос «почему?». Так было и у нас.
Когда нашей с мужем общей дочери Мире исполнилось четыре месяца, мы поехали в Дубай, чтобы там встретиться с его родителями. Естественно, там часто звучало имя Нигины. Эти разговоры вызывали у меня разные эмоции.
С одной стороны, я хваталась за каждую возможность получить о ней хоть какую-то информацию. О том, как они жили с моим мужем, какой была их молодость. Какой была сама Нигина? Как она относилась к детям? Стоило кому-то произнести ее имя, я тут же начинала задавать вопросы. Но ответы не приносили успокоения. Наоборот, я испытывала к ней сильную неприязнь.