Моя любимая свекровь
Шрифт:
– У меня бухгалтерская фирма, – говорит Патрик. – Пока маленькая, но со временем расширится.
– Расскажи мне о своих родителях, Люси, – вмешивается Диана. – Что они делают?
– Мой отец был профессором в университете. Сейчас на пенсии. Моя мама умерла. Рак груди.
Это было семнадцать лет назад, так что говорить об этом скорее неудобно, чем больно. В основном неловко за других людей, которые, услышав эту новость, ищут, что бы сказать.
– Мне так жаль это слышать, – говорит Том, и его гулкий голос наполняет комнату ощутимым спокойствием.
– Я
– Никогда, – соглашаюсь я, внезапно почувствовав родство с Патриком. – Но, отвечая на твой вопрос, Диана, скажу, что моя мама была домохозяйкой. А до того – учительницей в начальных классах.
Я всегда с гордостью говорю, что она была учительницей. После ее смерти огромное число людей рассказывали мне, какой замечательной учительницей она была, сколько всего она сделала для своих учеников. Какая жалость, что она так и не вернулась к преподаванию, даже когда я сама пошла в школу.
– Какой смысл рожать ребенка, если не собираешься быть с ним рядом и наслаждаться каждой минутой? – говорила она, и это забавно, потому что она все равно не смогла быть рядом и наслаждаться каждой минутой со мной, поскольку умерла, когда мне было тринадцать.
– Ее звали… – начинаю я, и в этот момент Диана встает.
Мы все замолкаем и провожаем ее взглядом. Впервые я понимаю, что значит слово «матриарх» и какую власть дает такой статус.
– Ну ладно, – говорит она. – Думаю, ужин готов, если все не против перебраться за стол.
И на этом разговору о моей матери приходит конец.
На ужин у нас жареная баранина. Диана сама готовит и подает. Учитывая размеры дома, я почти ожидала, что появятся официантки или еще какая-то обслуга, но по крайней мере эта часть вечера проходит в комфортной семейной обстановке.
– На меня большое впечатление производит твоя работа, – говорю я, когда Диана наконец садится, положив всем еду на тарелки. – Олли так гордится тобой, что говорит о ней с каждым, кто готов слушать.
Диана рассеянно улыбается мне и тянется за цветной капустой под сырным соусом.
– Неужели?
– Честное слово. Мне бы очень хотелось узнать побольше.
Диана накладывает себе на тарелку немного цветной капусты, сосредоточившись на движениях так, словно проводит операцию на сердце.
– Вот как? Что бы ты хотела услышать?
– Ну… – Я вдруг чувствую себя в центре внимания. – Наверное… что тебя на это натолкнуло? Как ты создала свою организацию?
Диана пожимает плечами:
– Я просто поняла, что это необходимо. Собирать вещи для грудничков – это не ракетостроение.
– Она у нас скромная. – Том накалывает на вилку кусочек баранины, не успев прожевать тот, что у него во рту. Отправив в рот новую порцию, он продолжает: – Все дело в ее католическом воспитании.
– Как вы познакомились? – спрашиваю я. Мне вдруг приходит в голову, что Олли никогда мне этого не говорил.
– Они познакомились в кино, – отвечает Нетти. – Папа увидел маму в фойе и – ба-бах,
Том и Диана переглядываются. В их взгляде сквозит нежность, но и что-то еще – вот только я не могу понять, что именно.
– Что тут скажешь? Я сразу понял, что это она. Диана не походила ни на одну из моих знакомых… Она была умнее. Интереснее. Куда мне до нее, подумал я.
– Мама из состоятельной семьи, – объясняет Нетти. – Средний класс, католики. Отец был деревенским парнем, без связей, без денег. Без гроша за душой.
Я мысленно делаю шаг назад, чтобы избавиться от подсознательного вывода, к которому пришла, едва войдя в дом, – что Диана вышла замуж за Тома из-за денег. Это сексистская мысль, но не такая уж нелепая, учитывая несоответствие в их внешности. От того факта, что она вышла за него по любви, Диана сразу вырастает в моих глазах.
– А ты, Диана? – спрашиваю я. – Ты тоже сразу поняла?
– Конечно! – откликается Том и приставляет рамкой ладони к лицу. – А как иначе, если она увидела такое лицо!
Все смеются.
– Вообще-то я вот уже тридцать пять лет пытаюсь сказать ему, что внешность не имеет значения, но он просто заглушает мои слова, – насмешливо вставляет Диана. Они с Томом обмениваются улыбками.
После ее чопорной официальности в начале вечера приятно видеть ее с этой стороны. Я позволяю себе надеяться, что, когда мы проведем еще немного времени вместе, она впустит меня в свой внутренний мирок. Может быть, однажды я даже начну помогать ей с благотворительностью? Может, Диана крепкий орешек, но рано или поздно я его расколю. Скоро мы станем лучшими друзьями.
Мне было тринадцать, когда умерла моя мать Джой [1] . Это имя ей шло: она была всегда веселая, никогда не воспринимала себя слишком серьезно. Она носила платки и висячие серьги и громко пела в машине, когда по радио передавали песню, которая ей нравилась. На вечеринки по случаю моего дня рождения она всегда приходила разряженная, и у нее были туфли для степа, которые она любила надевать время от времени, хотя никогда не училась чечетке.
Вот каким человеком была моя мать.
1
В переводе с английского это имя означает «радость». – Здесь и далее, кроме обозначенных мест, прим. пер.
В черном, без украшений, без обруча в волосах или забавного парика я видела маму, только когда она отправлялась с папой на конференцию или на обед. Папа – полная противоположность маме: консервативный, серьезный, воспитанный. А мама… она сдерживала себя только ради папы. Когда в середине своей академической карьеры папа решил сменить место работы (дело сложное, к тому же способное поставить под угрозу его карьеру и наше благосостояние), она поддержала его безоговорочно. «Папина работа – заботиться о нас, наша – заботиться о нем».