Моя Марусечка
Шрифт:
В детстве, конечно, эту ребячью колготню бабка с дедом быстренько разгоняли. Бабка, бывало, и к Ляпишевым ругаться ходила, и громко кричала на их подворье, и даже коромыслом перед лицом Витькиной матери грозно трясла. Витька на какое-то время затихал, а потом все сызнова… Хорошо хоть мать Марусю в другую школу потом перевела – которая подальше и в которую их уличные ребята не ходили. А там, в новой уже школе, начиная с восьмого класса, у нее и свой защитник появился. Колька. Отчаянный и первостатейный хулиган Колька Дворкин. Лихой мотоциклист. Вроде как байкер даже, если присобачить его старый отцовский мотоцикл к новомодным веяниям. Маруся и сама его поначалу боялась да сторонилась, а потом он ее как-то подвез до дому, постояли они у калитки,
– Ой, а у тебя волосы травой и молоком пахнут, слушай… – потянул он вдруг носом, наклонившись к ее кудряшкам. – И еще это… Навозом немножко. Так сладко пахнут…
Маруся тогда дернулась от него обиженно – что это значит, навозом? Тоже, комплиментщик выискался… Фыркнула, убежала. Впрочем, обида ее быстрая на Кольку вскоре прошла. На следующий же вечер и прошла. После того как он слишком уж круто разобрался с ее уличными обидчиками. Те и не поняли поначалу, с кем дело имеют – просто начали по привычке им в спины орать свое непотребное:
Мурка! Ты мой Муреночек…Когда со всеми подробностями было допето до места, где Маруся Климова должна была, по логике вещей, простить любимого, началась драка. Самая настоящая. С Марусиным визгом. С Витьки Ляпишева выбитым зубом и с фингалом на пол-лица. С разбитой вдребезги гитарой о те самые бревна, на которых обычно сидели стайкой ее уличные обидчики. С лаем собак из-за заборов. С опрокинутым в пыль Колькиным мотоциклом. Кое-как они успели тогда мотоцикл во двор затащить да скрыться в доме от прибежавшего со всех концов околотка возмездия в виде здоровенных парней: наших, мол, бьют… Так и стояли, караулили Кольку у Марусиных ворот допоздна. Он все рвался в бой, да Маруся с матерью его не пустили – так и до смертоубийства недалеко. Одно дело – малолетки отношения выясняют, а другое дело – взрослые уже парни, выпивкой подогретые… Мать положила Кольку спать в Марусиной комнате, а дочку взяла к себе под бок, в свою кровать, да еще и сторожила испуганной рукой ночью – не убежала бы. Мало ли что. Девка выросла справная, кровь с молоком. И семнадцати еще нет, а все как есть при ней. Одна сплошная красота-милота, на чистом сливочном масле воспитанная. Не зря, видать, паренек этот в драку за нее бросился, ой, не зря…
С тех пор к Марусе с дурацкими песенками больше уличная ребятня не приставала. Наоборот, подходили да здоровались с почтеньицем. И с Колькой, кстати, тоже. Он на их улице часто появляться стал. Как свой. Марусин защитник. Каменная стена. Колька Дворкин. Взрывной отчаянный парнище, первый забияка в драках, никаких авторитетов не признающий. И в то же время очень добрый – Маруся, как никто, это знала. Временный необтесавшийся нигилист – так прозвал его учитель истории Петр Николаевич, их классный руководитель. Из таких, говорил, потом отличные мужики получаются, которые жизни не боятся и мнут ее под себя, как им надо.
Что ж, может, и получился бы потом из Кольки отличный мужик. Кто его знает? Наверняка бы получился. Если б не случилось все так по-дурацки…
После школы Колька сразу загремел в армию. Родители его постарались, спровадили туда парня с почестями. Вроде того, пусть там пообтешет свой характер немного. Оно, конечно, и правильно, может быть… Самое там место, наверное, для становления мужских характеров. А только Марусе прощаться с Колькой было – как саму себя ножом резать. И вовсе никакой он не буйный, уж она-то это точно знала… Он просто жизнь так любит. По-своему. А ее, Марусю, даже больше жизни любит. Он сам так сказал, когда на вокзале прощались. А она ждать его обещалась.
И дождалась, конечно, что ж. Два года ни на кого глаз не подняла. Все жила от письма до письма. Хотя и были у нее воздыхатели, чего уж там. И хорошие были. Особенно в колледже. Поступила она после школы в строительный колледж – единственное учебное заведение у них в Кокуе. Можно было бы, конечно, и в областной институт учиться податься, как другие Марусины
Мир цифр – это же так увлекательно! Все можно рассчитать, занести в таблицу, и все видно как на ладошке. И даже в жизни своей все можно рассчитать и разложить по полочкам. Жизнь – она же штука такая, в ней все должно быть прозрачно и понятно. Вот, например, есть у нее Колька… Он любит ее, она любит его. Все как дважды два. Вот приедет из армии – поженятся. Потом ребеночка родят. Потом еще одного. Потом дом хорошо отремонтируют, когда деньги будут. Сверху еще одну светелку пристроят, кругленькую такую, как башенка. Колька – он сильный, он все может! Так что зря Ленка говорит, что жизнь цифрам не поддается. Еще как поддается. Лишь бы цифры эти были правильные и прозрачные. А где в жизни прозрачность – там и душе покой…
В общем, ждала она Кольку все армейские годы правильно и верно. И училась хорошо. На красный диплом даже шла. И к родителям его в гости частенько захаживала.
Они так рады были этим ее приходам! Мать Колькина все подарочек какой норовила ей в руки сунуть – духи хорошие иль другую какую безделицу – все равно приятно. И настал момент – дождалась она Кольку. Увидела как-то утром входящего в калитку молодца в синем залихватском берете – коленки так и подогнулись, и ведро с молоком чуть не опрокинула. Он подхватил, закружил ее по двору! Мать смотрит в окно, плачет… Вот счастье-то было! Настоящее, стопроцентное, осязаемо идущее из твердых мужицких Колькиных рук, из сияющих восторженной прозрачностью глаз, из короткого крепкого поцелуя в губы – так и припала к нему, ничего не стыдясь, и оплелась руками о каменную шею…
Это он, стало быть, тогда к ней сначала пришел. Прямо со станции. Чтоб вместе потом у его родителей появиться. Ну, она оделась понаряднее, и пошли. А потом родители Колькины по случаю возвращения сына гулянку устроили. Всех в гости созвали, кого могли! И друзей, и знакомых, и соседей. Может, и не надо было этого делать, наверное… Не надо было так лихо праздновать-то. Надо было дать отойти парню, приспособиться как-то к гражданской жизни. А тут каждый подходит, и со всеми рюмкой чокнуться изволь, прими радость! Вот Колька и принял в себя этой радости столько, что потом лучше и не вспоминать, что было…
Затянулась эта их пьянка-гулянка до поздней ночи. Народ все шел и шел. То друзья Колькины с вечерней смены заглянут, то родственники из деревни на последнем автобусе свалятся… Сунулись – выпивка закончилась. Никто толком и не понял, как это Колька так лихо вывел отцовские «Жигули» из гаража да за руль сел. Маруся все потом себя спрашивала – она-то где в тот роковой момент была? Почему проворонила? Не остановила? Она ж рядом с ним должна была находиться…
В общем, совершил в ту ночь пьяный Колька наезд на пешехода. И откуда у них в городе ночью этот пешеход взялся? У них и днем-то народу на улицах невелико – светофоры так только, для видимости стоят… Сбил насмерть человека. Когда полиция да гаишники в дом приехали – им поначалу и не поверил никто.