Моя Мия. На осколках первой любви
Шрифт:
Боже.
Он, конечно, раздался в плечах, но Лёва, очевидно, из другой весовой категории.
– Забили, – хрипит Мирон тяжело дыша. Сжимает зубы до ощутимого треска и морщится. – Мы тогда поедем.
Протягивает руку Демидову, не обращая на меня внимания. Будто я больше ему вообще неинтересна.
Лёва отвечает на рукопожатие и безразлично окидывает взором толпу.
Отворачиваюсь оскорблённо, пытаясь сдержать слёзы. Потом высовываюсь, чтобы увидеть, как Мирон подцепляет Ладу
Улыбается!
Испортила всем вечер и хохочет. Дура.
– Всё нормально? – спрашивает Лёва, растирая мои плечи.
– Да, – шепчу. – Прости.
– Может, тоже уйдём отсюда? – предлагает и кивает в сторону. – Не хочу проблем с отцом.
– Да, давай.
Продвигаюсь за ним к столику, на котором оказываются небрежно кинутые две пятитысячные купюры.
– Понторез, – цедит Демидов усмехаясь. Извлекает из кармана брюк бумажник и аккуратно укладывает сверху столько же.
Хоть за официантов можно порадоваться. У кого-то будут сегодня отличные чаевые.
В полном молчании одеваемся и выходим из клуба, усаживаемся в непрогретую машину. Напрягаюсь всем телом, чтобы согреться и успокоиться. Дрожу и всхлипываю.
В один момент оба начинаем говорить:
– Послушай...
– Я…
Ситуация абсурдная, но, как ни странно, именно она заставляет расслабиться. Рассматриваю, как ложится тень на суровое лицо, делая его черты ещё резче и грубее.
– Говори ты, – прошу.
– Уверена, что вы только друзья? – выговаривает Лёва, глядя прямо перед собой.
– Конечно.
– Просто всякое бывает. Какие-то итальянские страсти у вас, может, вы так развлекаетесь?
– Нет, – округляю глаза и ухватываюсь за рукав его куртки. – Как ты мог такое подумать обо мне?
Он поворачивается и растягивает губы в улыбке.
– Окей, понял.
Сжимает мою ладонь примирительно.
– Отвезу тебя домой, – говорит тихо и тянется к ремню безопасности.
Я тоже пристёгиваюсь.
Дворники скребут по лобовому стеклу. Звук неприятный. Как и то, что случилось этим вечером.
– Надеюсь, вы несерьёзно по поводу ринга? – спрашиваю, прикрывая глаза. – Не надо, пожалуйста.
– Не думаю, что Громов пойдёт на попятную, – отзывается Демидов.
– А ты?
– И я не из слабаков.
– Ясно, – опускаю голову.
Я бы тоже кое-кого вызвала на ринг и оттаскала заржавелые космы. Жаль, что у девушек так вопросы не решаются.
Интересно, что она сказала ему? Показывала на руку… Неужели, Мирон поверил, что я могу опуститься до такого.
Он меня как облупленную знает… Но, видимо, недостаточно хорошо.
– На следующей неделе собираюсь на гору, – вздыхает Демидов, постукивая
– Поеду, – отвечаю сразу.
– Ты катаешься?
– На доске? – уточняю.
Демидов тихо посмеивается.
– Доска для понторезов, Ми, – по всей видимости, задевает таким образом Мирона. Тоже разозлился, но в отличие от Громова умеет сдерживать эмоции. – Я предпочитаю горные лыжи.
– Можно попробовать.
Заехав на территорию посёлка, клянусь про себя, что не буду смотреть на дом Громовых. Но не справляюсь, чёрт возьми.
БМВ ожидаемо нет. Значит, он поехал к ней.
Снова зачем-то представляю их вместе. Картинки бесстыдные и болезненные. Такие, что приходится вытряхнуть их из головы неловким движением.
Потухший костёр в сердце снова разгорается обидой и тоской.
Да сколько можно?!
– Тогда пока? – произносит Лёва, останавливая автомобиль возле кованных ворот.
Озирается по сторонам.
Отстёгиваюсь и нервно вздрагиваю.
– Пока, – отвечаю еле слышно. Практически одновременно с ним подаюсь вперёд.
Сталкиваемся губами. По телу дрожь пробегает от того, насколько они у него горячие и мягкие.
Может, я тороплюсь?!
Чёрт.
В ушах гул.
Рука Демидова проникает под ворот пуховика, обрушивается на мой затылок и притягивает ещё ближе.
Я не шевелюсь.
Закрыв глаза, улавливаю ощущения, растекающиеся внутри тёплым сиропом.
Поцелуй медлительный. Словно первый проверочный, искусственный. Наверное, мне бы даже понравился, если бы не пульсирующие в голове мысли.
«Вот и всё».
«Тебя целует другой, Карамелина».
«В первый раз это губы не Громова».
«Пожалуй, теперь точно конец».
«Он сейчас трахается с Ладой, а ты целуешься с другим. Это и есть ваша жизнь. Иной не будет».
Гул превращается в ультразвук, душа скрипит под воздействием валящихся на неё осознаний.
Отшатываюсь и разглядываю широкий подбородок.
– Прости, – шепчу, выскальзывая из машины.
Бегу к двери, прижав к себе сумку.
Несправедливо. Несправедливо.
Тошно.
Скидываю обувь на пороге, из последних сил бросаю в гардеробную верхнюю одежду. Мчусь наверх в свою комнату.
Прикрыв дверь, оседаю на пол.
Уперев голову в согнутые колени, осматриваю кровать, где ещё пару часов назад валялся Мирон. Облизываю губы, сохранившие вкус Демидова.
Небрежно сдираю серьги и выкидываю их на ковёр. Распускаю волосы.