Моя (не)любимая бывшая
Шрифт:
Точно…
Я ж в больнице.
Большая часть вчерашнего дня вычеркнута из памяти. Вот я сижу в кресле в собственной гостиной, пью с Ваганом виски, а потом провал. После помню только, как плакала мать, а врач объяснял, что у меня пошла аллергическая реакция на запрещенные препараты, коих в моем организме оказалась лошадиная доза.
Откуда бы им взяться? Я сроду их не принимал! Я против наркотиков в любом виде. Скорей всего, что-то подсыпали в клубе предыдущей ночью, других вариантов
Меня накачали лекарствами по самые не балуй, превратили в натурального зомби.
Зато живой.
После воспоминаний о вчерашнем в горле как по команде начинает драть, першить, отчего-то зудит шея, лицо, болит желудок, который мне вчера хорошенько промыли. Самочувствие гаже некуда, в триста раз хуже, чем при большом бодуне, но… Но я хотя бы могу дышать, а это уже много. Я на собственном опыте убедился, насколько это может быть много.
Я дышу сладким-сладким кислородом, дышу свободно, с наслаждением.
За окном светает все больше.
Оглядываю небольшую больничную палату.
И замираю, уткнувшись взглядом в женскую фигуру, что сидит в кресле.
Она повернута ко мне спиной, но мне не нужно видеть ее лицо, чтобы понять, кто это. Даже на миг забываю, как дышать.
Ее длинные темные кудри спадают с плеча. Я отлично знаю, какие они на ощупь, почти чувствую кончиками пальцев их шелковистость.
Снежана.
Что, вашу мать, она здесь делает? Кто пустил? Как посмели?
Наверное, ныла, выпрашивала у родителей дозволения остаться в моей палате, а те пустили по доброте душевной. А меня спросить не вариант?
Я понимаю, что вчера был не в адеквате, уснул после всего, но это разве повод позволять ей остаться в моей палате?
Я задыхаюсь от негодования.
Я дико злой… Видеть ее не могу после всего, слышать не могу, дышать с ней одним воздухом.
Хочу рявкнуть что-то из разряда: «Что ты здесь делаешь? Пошла вон!»
Но не рявкаю.
Ведь если скажу ей нечто такое, она и вправду может уйти.
А я не хочу!
Да, такой я, сука, противоречивый. Видеть ее не могу, но и не желаю, чтобы уходила.
Близости хочу, чтобы села рядом, погладила руку.
Хочу взглянуть в ее глаза и хоть на секунду представить, что не творила она никаких блядских ужасов с другим мужиком.
Стараюсь на нее не смотреть, в то же время только и делаю, что кошусь в ее сторону.
За окном тем временем совсем светает, комната наполняется светом. И я замечаю в Снежане новые детали.
Она в бирюзовой кофте, такой же, в которой вчера была мать, когда навещала меня в палате.
Мать мало того что пустила ее, так еще и кофту дала, что ли? Бред!
И волосы не того оттенка… У Снежаны они, как молочный шоколад, а эти намного темнее,
Женщина поворачивается ко мне во сне, и я наконец убеждаюсь в своих догадках.
Ну конечно же, это мать.
Не Снежана.
Что бы ей тут делать?
А я идиот. Должно быть, после вчерашнего меня еще не отпустило, раз принял родную мать за невесту. Пусть со спины чуть похожи, обе стройные, но все же разные.
Почему это не Снежана?!
Я уже настроился, я уже…
Я так хочу ее видеть, что мне становится еще паршивее, чем до этого.
Неожиданно замечаю, как мать распахивает глаза.
— Мам, — зову ее.
— Что, мой сыночек? Мой хороший…
Она выглядит странно. Вроде улыбается мне, а глаза грустнее некуда, жалостливые.
Не удерживаюсь, задаю вопрос:
— Снежана приходила? Или хотя бы звонила?
— Нет, сыночек. — Ее улыбка увядает.
А у меня и подавно поводов для улыбок нет.
— Где мой телефон? — спрашиваю у мамы.
***
Барсег
Телефон мне приносят не сразу.
Отчего-то оказывается, что он у Вагана. Какого черта?
Брат приезжает в больницу вместе с отцом.
Они входят в палату.
Когда вижу Вагана, мне вдруг делается не по себе. В голове всплывают два коротких слова: «Давай, сдыхай!»
Слова, сказанные голосом брата. Точнее, хриплым шепотом, свистящим, пропитанным ненавистью. В памяти также мелькает картина — искренняя радость в глазах, нетерпение, и это сразу после того, как он пожелал мне сдохнуть.
Откуда это в моей голове? Отголоски глюков?
Скорей всего, так и есть, ведь большую часть прошлых суток я был не в адеквате, под действием неизвестных препаратов, потом опять же под действием лекарств, которые отправили меня в сон. Но отделаться от неприятного чувства не могу, а слова «Давай, сдыхай» так и лупят мозг.
Я не чувствую в себе достаточно сил, чтобы встать. Просто сажусь в кровати, приветствую родных, параллельно вглядываюсь в лицо брата.
— Ваган, как мой телефон оказался у тебя?
Он пожимает плечами, протягивает мне мобильный:
— Вот твой телефон, брат. Я в суматохе на автомате положил его себе в карман, а потом закрутилось. Забыл оставить его тебе, ты уж прости…
Я забираю телефон, кладу его на тумбу возле больничной койки, снова поворачиваюсь к Вагану.
Он смотрит на меня как обычно дружелюбно, при этом широко улыбается. Зубы у него белые-белые, такая улыбка а-ля рубаха парень. Но мне не хочется улыбнуться в ответ, наоборот — рука так и чешется дать ему в рожу.