Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 3
Шрифт:
— Надо было мне его к себе жить взять, — опустил глаза Женя. — Я ж хотел. Но, сука, не решился. Подумал, а справлюсь ли я с ним? А мамка-то с Ванькой сживутся? И как я его буду воспитывать, если сам постоянно на сменах?
— Жек, прекращай, — покачал я головой. — Так сложились обстоятельства. Теперь пацана надо вытягивать. И главное, как ты сейчас можешь мне помочь — поверить, что все у нас получится. Понял?
Женя поджал тонкие губы, отвернулся.
Фима, который все продолжал водить взглядом от меня к Жене, затих, как будто
— Ладно, — сказал Женя на выдохе. — Прав ты тут, Витя. С Обороной я тоже тебе не верил, но вижу, что ты в правильную сторону идешь. Хочешь для себя и нас бОльшего. Ты не подведешь.
— Не подведу, — кивнул я. — Ну че, едем?
— Стойте, — вдруг вклинился Фима. — Я тут это, можно поссать сбегаю?
— А че не сбегал, пока мы разговаривали? — Спросил Женя раздраженно.
— Так это… Интересно было, чего решите.
С нациками мы договорились провернуть все следующим вечером. Я дал им наводку, что Шнепперсон будет возвращаться домой в восьмом часу вечера, и поймать его можно в пустом дворе, у его подъезда. Роль подъезда выполнял, как ни странно, подъезд. Правда, мой, ведущий в тот самый дом, в котором мы с Мариной сейчас снимали квартиру.
По договоренности, Серп привезет пацанов ко двору и высадит. Они должны будут сначала наехать на Шнепперсона, а потом избить, с обязательным ломанием ног и прочих конечностей. Естественно, ломать еврейского юриста никто не будет, потому что мы не позволим.
По задумке, Степаныч должен будет подоспеть и шугануть пацанов, шмальнув пару раз в воздух для лучшего эффекта. На этом, по сути, первая часть плана была окончена и настанет время переходить ко второй, гораздо более сложной.
— Ой вэй, — сказал трясущийся в машине Шнепперсон. — Может, мы еще-таки переиграем все взад? Шнепперсону не очень хочется оказаться какой-нибудь боксерской грушей.
— Не окажешься, — сказал я, выглядывая через лобовое, чтобы убедиться, хорошо ли просматривается подъезд. — Ты будешь в полной безопасности. Степаныч не даст им сделать тебе ничего плохого.
— Очень хочется в это верить, — сказал юрист, сжимая свой пустой портфельчик.
— Ты только это, — с заднего сидения начал Фима. — Веди себя как-нибудь пофактурнее. Как-нибудь по-еврейски.
— Это как же я, разрешите спросить, должен себя вести? — Обернулся к нему удивленный и раздраженный еврей. — На ходу кушать мацу и одновременно почитывать Тору? Или, может, Шнепперсон должен сообщать каждому встречному, что он таки еврей, и чтобы в Шаббат не выходит на работу?
— Ну… если хочешь, — не понял иронии Фима, — можешь еще надеть круглую шляпу, как у вас принято.
— Ага, и лапсердак, — кисло добавил Женя. — Фима, ты лучше молчи. За умного сойдешь.
— Будет вам известно, что Шнепперсон к харедим не относится, — сказал юрист обиженно.
— Чего? — Удивился Фима.
— Шнепперсон у нас не ортодокс, — пояснил я.
В следующее мгновение, Монтана на моем запястье пропищала
— Ну ладно, давай, Шнепперсон. Пошел, боец.
— Ну, смотрите. Если в теле Шнепперсона сломается хоть какая-то, самая маленькая косточка, это будет дорого вам стоить.
С этими словами юрист вышел из машины, хлопнул дверью. Потом пошел прочь от высокой и старой раскидистой абрикосы, в черной тени которой мы поставили пассат.
Юрист, осторожно и как-то сутулясь, словно бы пугаясь любого шороха, направился через двор к дому, потом вдоль стены, к подъезду, в котором, к слову, уже ждал Степаныч.
— Ну и где они? — Спросил Женя, и в его голосе едва слышно прозвучали нотки беспокойства.
— Щас будут, — ответил я.
Шнепперсон же вдруг взял и дошел до подъезда. Растерянно потоптался у порога полминуты, а потом пошел обратно.
— А че это он делает? — Удивился Фима.
— Тихо. Жень, не видишь, где их машины? — спросил я.
Женя, всмотрелся в свое окошко, потом переложил костыли и полез по дивану к противоположной двери, стал смотреть.
— Нету.
— Кинули, — сухо сплюнул Фима.
— Не-не, — покачал я головой отрицательно. — Бабки им нужны, это было сразу видно. Они придут. Опаздывают, только.
— Главное, чтобы юрист не сдрейфил и не пошел обратно, — холодно проговорил Женя.
Однако против Жениного ожидания, Шнепперсон дошел до угла, сделал вид, что завязывает шнурок, потом направился к подъезду.
— Вон! Вон идут! — Аж подпрыгнул на месте Фима, тыкая пальцем в лобовое.
С другой стороны двора к юристу решительно направлялись трое бритых подростков.
— Ваня среди них? — Спросил Женя, подавшись между нашими с Фимой сиденьями. — С ними же?
— Будет с ними, — уверенно сказал я.
— А если нет?
— Будет.
Шнепперсон боялся. Он ходил у девятиэтажки всего лишь минуту, но для него будто бы прошла целая вечность. Его трясло. Был ли это страх, или же прохлада ранневесеннего вечера атаковали юриста, он не понимал. Тогда решил, что причина, и в том, и в другом.
Когда он медленно шел к подъезду второй раз, ему приходилось бороться с всевозрастающим желанием посмотреть по сторонам, чтобы увидеть, откуда надвигается опасность. Вся животная часть Шнепперсона требовала этого. Требовала просто бросить все и убежать. Однако он держался.
Держался в основном потому, что был по-настоящему деловым человеком и умел соблюдать договоренности так же крепко, как это делал и сам Летов.
Он помнил, как прекратились нападки на его контору, когда Летов одолел Михалыча. Помнил, как, держась Витиного слова, его друзья исправно, каждый день, дежурили у него в кабинете, чтобы не допустить наезда. Шнепперсон помнил и потому согласился. Потому и держался. Он верил Летову, ведь этот человек единственный, кто протянул юристу руку помощи в критический момент.