Моя особенная девочка. Я тебя нашел
Шрифт:
– Ну давай, подставь меня еще, – бубня себе под нос, вваливаюсь в участок.
– Вытри сопельки, мажор, – надавив на плечо, меня сажают на стул. Тот самый Дэн кидает на стол мои документы. Из паспорта вылетают права – подарок матери на восемнадцатилетие.
– Позвонить дайте, – требую у них.
Ржут. Один стягивает мою мобилу со стола, крутит ее. Не видел такого никогда? А я предлагал решить все через банкомат.
– Ты зачем к девочке приставал, ушлепок? – начинается допрос.
– А моя разбитая рожа – это, наверное, ее ответная реакция,
– На вопросы отвечай, а выводы делать будем мы.
И понеслась. Я еще никогда себя таким идиотом не чувствовал. И девчонки нигде не видно. Хочется в глаза ее посмотреть еще раз. Есть в них совесть или нет? А как натурально она испугалась на парковке? Может ее за такое и прибить там пытались, а я дурак, вписался.
Позвонить так и не дают, но берут номер матери. Ведут за решетку, толкают на жесткую скамейку и закрывают дверь. Класс…
Облокотившись о стену, пялюсь в одну точку. Слышу, как говорят, что друзья мои пришли, но их быстро разогнали. Время идет. Звонить ко мне домой никто не торопится. Даже руки обработать не дали. Костяшки и разбитая губа неприятно саднят, голова болит еще сильнее. Брезгливо поморщившись, ложусь на скамейку и смотрю теперь в потолок, с которого свисает шмоток паутины.
Вода в раковине капает, полицейские тихо переговариваются. Все звуки смешиваются в равномерный, усыпляющий гул, и глаза начинают закрываться. Некоторое время сопротивляюсь, но сон все же утягивает меня в непонятное серое марево.
Вздрагиваю от противного скрипа открывающейся решетки.
– Авдеев, на выход! – орет дежурный мент.
– Ну наконец-то, – вздыхаю, лениво поднимаясь с жёсткой скамейки.
Спина задеревенела, башка так и трещит. Сдавив виски пальцами, выхожу из обезьянника. На пошарпанном стуле сидит огромный лысый мужик с руками, как у меня ноги. Дуэйн Джонс долбанный! Взгляд его карих глаз направлен строго на меня.
– Ваш, товарищ майор? – интересуется дежурный.
– Мой, – кивает мужик своей лысой башкой.
– Э-э-э, вы чё?! Я его первый раз вижу! – делаю пару шагов назад.
– Максим, мать ждёт тебя в машине, – спокойно сообщает эта горилла.
– А ты кто такой?
– Предлагаю обсудить это в более подходящей обстановке. А заодно ситуацию, в которую ты вляпался.
– Меня не устраи… – замолкаю, глядя, как это чудовище поднимается во весь рост и своей лысиной закрывает свет от лампочки. – Охренеть…
– Выражения выбирай. Поехали, я забрал твои документы, – демонстрирует паспорт в разрисованном вручную кожаном чехле.
Косясь на мужика, обхожу его по дуге и выхожу на свежий воздух. Рассвет уже. Небо серое, фонари гаснут один за другим. От меня воняет бомжами, все тело болит и ни черта не понятно, что происходит.
У обочины стоит серебристый пикап, Фольксваген Амарок, а внутри на пассажирском кутается в большой мужской кардиган мать. Увидев меня, недовольно поджимает губы. Боковым
– Максим… Максим ведь? – та самая девчонка в балетной пачке отлипает от стены.
– Ты еще здесь? – раздраженно хмыкнув, подхожу к ней.
– Я спасибо сказать хотела, – хлопает длинными ресницами.
Ее нелепый кукольный вид вызывает во мне странные чувства. Пожалеть ее хочется и выпороть одновременно.
– Да ладно, забей, – машу рукой. Не устраивать же разборки с девчонкой.
– Ладно?! – раздается за моей спиной злющий голос матери. – Быстро в машину! – дергает меня за куртку. Стою на месте. – Макс, марш в машину, я сказала! А ты, – мать с пренебрежением смотрит на потрепанную девушку, – брысь отсюда, шушера! Чтобы я тебя в радиусе пятисот метров даже не чувствовала!
Глава 2
Макс
В салоне чужой тачки воняет чужими сигаретами и тяжелым парфюмом. Мать захлопывает дверь у меня перед носом и смотрит на лысую гориллу уставшим взглядом. Он что-то втирает ей, волосы трогает своими огромными пальцами.
Опускаю стекло.
– Эй, – встречаемся с ним взглядами, – телефон мой верни.
– Скройся! – вместо него ко мне разворачивается мать. – Ты у меня не то что телефон, ты кроме гречки у меня в ближайший месяц больше ничего не увидишь! Нет. Два месяца!
– Мама, может, хватит? – раздраженно закатываю глаза. – Чего ты трагедию на ровном месте делаешь?
– То есть ты считаешь, что среди ночи получить звонок из полиции и узнать, что мой сын за решеткой, это ровное место?! Какого черта ты вообще потащился в этот клуб? Я запретила шляться по таким местам. У тебя экзамены через два месяца, а ты… – сдавливает виски пальцами. – Голова разболелась, – жалуется горилле.
– Поехали. – Он подталкивает ее в спину. – Всем надо успокоиться, а потом без эмоций поговорить.
– Да я не могу с ним без эмоций! Не могу, понимаешь? Он все время куда-то встревает. Клубы эти ночные. Вот что они там делают? Ты знаешь? А хочешь, я расскажу тебе, что они устроили в прошлом году? Мне на улицу стыдно было выйти. Я директор лучшего лицея в городе. У меня должна быть безупречная репутация. Он же не понимает, Андрей! Шваль какую-то подобрал. Девки его эти… Завтра он вот такую в дом приведет. Мне тоже без эмоций?!
Поднимаю стекло, чтобы не слушать дальше. Сползаю по спинке сиденья и закрываю глаза. Это надолго. Но я уже не так раздражаюсь присутствию лысого амбала. Мать выливает все на него, а не на меня, как обычно. Задрал этот тотальный контроль. Я изобрел сотню способов сваливать из дома и незаметно возвращаться. Научился искусно ей врать, глядя в глаза, и даже брать машину так, чтобы она не замечала, пока у меня не было прав. Так что эти вот ее излияния, какое я неблагодарное дерьмо, давно уже не трогают. Все я понимаю: любит, беспокоится. Всю жизнь одна меня воспитывала и не всегда мы так жили, как сейчас. Но можно мне чуть-чуть доверия?