Моя плоть сладка (сборник)

Карр Джон Диксон

Элеана перестала гладить.

— Тем хуже. Если мы не сможем уехать сегодня вечером, мы уже никогда не уедем.— Казалось, ей доставляло удовольствие говорить неприятные вещи.— И сколько ты думаешь получить за свои новеллы?

— Это зависит...

— Зависит от чего?

— От их длины. Из-за дороговизны типографской бумаги большинство издателей детективных романов ограничивают их объем двенадцатью — пятнадцатью тысячами слов. Но поскольку Джек и Макс готовы меня печатать, я думаю всучить им пятнадцать тысяч слов. Это значит, что на круг я получу приблизительно триста семьдесят пять долларов за вычетом десяти процентов агенту и оплаты за перевод.

Мокрым

пальцем Элеана проверила, горяч ли утюг.

— А о чем ты будешь писать в своих историях?

— Мужчина мертв,— подумав, ответил Коннорс,— его зарезали, застрелили, сбросили с утеса, отравили. И кто это сделал?

Элеана выгладила свои вещи и решила выстирать рубашку Эда. Он же убил остаток утра на питье текилы и на обдумывание двух новых сюжетов, не похожих на написанное им ранее и на их собственную ситуацию. В час они поели, истратив четыре песо из оставшихся у Элеаны десяти. Телеграфный перевод пришел как раз вовремя: Коннорс успел сходить в лавку за пишущей машинкой до ее закрытия. Потом, обладая пишущей машинкой и имея еще достаточно денег, чтобы заплатить за четыре ночи в отеле, Эд взял напрокат стол для бриджа, достаточно крепкий, чтобы за ним можно было работать.

Выходя из бюро проката, Коннорс купил городскую газету. Элеана и он удостоились чести красоваться на первой полосе, но их называли сеньор Смит и сеньорита Браун. Полиция Урапана была очень сдержанной: их не обвиняли в убийстве. Давая довольно подробное описание их внешности, полиция Урапана выражала надежду опросить их в связи с неожиданной смертью Сезара А. Санчеса, адвоката из Мехико. Между тем их действительные имена были наверняка известны: в следующем абзаце указывалось, что сеньор Смит и сеньорита Браун путешествовали в закрытом «форде» модели пятидесятого года серого цвета, приписанном к штату Иллинойс. Если кто-нибудь увидит их машину, то должен немедленно сообщить об этом полиции.

В статье приводились и другие подробности, но они уже не касались их. Журналисты описывали Санчеса как удачливого адвоката и любителя женщин. Никаких предположений относительно цепочки и медальона высказано не было, но обращалось особое внимание на показания одного служащего отеля, сообщившего, что прекрасная сеньора под густой вуалью провела прошедшую ночь в комнате адвоката Санчеса.

Элеана оказалась не более болтливой, чем секретарша Санчеса.

— Гм... Хотела бы я знать, кто же его друг.

— Я тоже хотел бы знать это,— признался Коннорс.-— Может, это и не твой отец убил его, а муж этой курочки?

Он переложил листы бумаги копиркой, вставил в машинку и принялся стучать.

«Эд Коннорс,

Гвадалахара

Мексика

(Расчет на 15 000 слов)

СМЕРТЬ В ЦИРКЕ»

— Так вот как это делается! — фыркнула Элеана.

Коннорс ответил с усмешкой:

— Во всяком случае, я так делаю.— Он стучал по клавишам, стараясь поймать мысль.— Ну так вот! Одна смерть есть. Это был мексиканский адвокат.

Элеана изумилась.

— Ты используешь смерть адвоката Санчеса в своей истории?

— А почему бы нет? — Эд пожал плечами и продолжал размышлять вслух.— Он умер. Его зарезали. Его комната находилась на первом этаже, окно было открыто. То, как проник к нему убийца, не вызывает никаких сомнений. Что действительно нужно знать — это кто его убил и зачем. Первый

вопрос легкий, на него просто ответить. Он был убит неким директором цирка, который удрал из Штатов с мексиканской куколкой и пятьюдесятью тысячами долларов, половина из которых принадлежала его брату. Нет, будет лучше, если я увеличу сумму до ста пятидесяти тысяч долларов. Пятьдесят тысяч в наше время — слишком мало. Но почему некий директор цирка убил адвоката? И с чего я начну? Как связать все это? Что я должен считать «неизвестным» и что необходимо для следующей завязки?

Эд сделал маленький глоток текилы и подождал удара грома. Наступил вечер, было душно, начиналась гроза, и в комнате стало невыносимо жарко.

Элеана сняла кофточку, чтобы не измять ее, и растянулась на кровати в бюстгальтере и юбке.

— А что, в твоей истории будет женщина?

— Гм!

— Я?

Коннорс покачал головой.

— Нет. Как-то уже были неприятности. Издатели и литературное бюро разорились и теперь боятся скабрезных историй. Можно, даже нужно ввести женщину в историю. И это должна быть самая замечательная женщина, какая только появлялась на страницах книг. Заставьте ее жевать табак или сломайте ей ноги — никто ничего не скажет. Зарежьте ее, отравите — пойдет! Пусть ее разорвут на части — тоже пойдет. Заприте ее на тридцать дней и ночей вместе со сбежавшим преступником, который в течение двадцати двух лет не видел женщины,— это тоже сойдет. Но не может быть и речи, чтобы эта горилла забылась и тронула ее. Позволить ему подумать о плохих вещах — совершенно запрещено.— Коннорс перевел дух.— Может быть, в качестве вознаграждения ему будет позволено на расстоянии разглядывать молодую девушку, но она не должна и подозревать этого, она не может даже знать, о чем он думает. Она должна продолжать думать, что родилась в розе, и недоумевать, почему все смеялись, когда маленький мальчик, глядя на то, как новобрачный целует новобрачную, спросил: «Мама, он что, опыляет ее?»

Элеана смеялась до слез. Ей пришлось встать и выпить стакан воды.

Коннорс вынул из машинки отпечатанный титульный лист, вложил чистую бумагу и написал:

«Билл Браун. Крепко сложен, ссыльный, работает на нефтяных месторождениях, бывший директор цирка, убил мужа мексиканки, с которой удрал в Мексику двадцать лет назад. Бросил жену и маленькую дочку. Посылает на содержание дочери пятьдесят долларов в месяц.

Кончита. Бывшая танцовщица на канате, немного отяжелевшая в тридцать девять лет, но все еще красивая женщина.

Сабинес. Адвокат из Мехико, через которого Билл Браун посылает деньги на содержание своей дочери в течение двадцати лет».

Коннорс остановился. Убивая адвоката Санчеса, отец Элеаны должен был знать, что ставит ее в опасное положение. Ему необходимо было заткнуть рот Санчесу.

Но тем не менее, считал Коннорс, человек такого склада мог бы как-нибудь иначе исполнять свои родительские обязанности. С другой стороны, человек, уже совершивший преступление, не позволит себе поддаваться каким-то нежностям.

— Что за человек был твой отец? — спросил он у Элеаны.

— Я его совсем не помню. Мама говорит, что он был добрым.

— Она догадывалась, что он любит эту девицу?

— Не знаю.

— А у него были еще другие женщины?

— Этого я тоже не знаю.— Голос Элеаны стал резким.— Мама никогда много не говорит об отце. Каждый раз, когда дядя Джон или кто-нибудь другой вспоминает о нем, она плачет. ..

— Она все еще любит его, да?

— Думаю, да. Во всяком случае, она больше не вышла замуж.