Моя повесть-1. Хлыновск
Шрифт:
Я помню каждый винт этой машины, с вензелями, вьющимися змеями, "S" и "S", инициалами "Зингера"… это новое действующее лицо вошло в мою жизнь, в его ритме я играл, учился, грезил о том, когда все будет по-иному.
– Вот штука-то, - добродушно говорит отец, трогая рукой "Зингера" и обращаясь к Кручинину со своей любимой шуткой: - И что только наш брат мастеровой не выдумает.
Петруха рассеянно отвечает "да"; не отрываясь, он рассматривает машину сверху донизу.
Он просит мать открыть внутренний механизм и долго и внимательно разбирается в системе передач
И после долгой экспертизы с довольной из-под рыжих усов улыбкой сказал:
– Да… Дело ясное, все в обрез и в точности, а работа простая.
С этого времени, если случалась какая-нибудь заминка с машиной, Кручинин призывался на помощь и стал ее механиком.
Отец же, похлопав раз поощрительно рукою по "Зингеру", в дальнейшем пребывал к нему равнодушным.
Я думаю, встреча с этой машиной и толкнула столяра Кручинина на изобретательство: лет восемь спустя он приехал к нам в Хлыновск из своей деревни на деревянном трехколесном самокате, сделанном им самим по своеобразной системе, легко приводимом в движение одной рукой.
В хлыновском бескультурье дело погибло: самокат был продан кому-то в уезд за двадцать пять рублей, там и сгинул, свалившись с косогора в овраг, а Кручинин никем не был поддержан в дальнейшей работе, за которую каждую осень принимался с горячностью.
– Эх, - радостно говорил он, - такая машина будет, что и нажимать ничего не потребуется, - сама пойдет: вроде как бы штопором… А эту одолею, ну, Кузяха, летательную машину буду делать… А то как же, смотри, ветрянка какие жернова ворочает - а человека поднять и совсем пустое дело… - И, забегая вперед, Петруха излагал мне проект конструкции.
К стыду моих молодых лет, ничего я из его системы передач, валов, "крутичей", "зажималок" не запомнил, но до последних моих визитов в Новолесье я видел в мастерской-сарае Петрухи распятым у потолка прекрасно обработанное шасси для новой машины. С каждым моим посещением дерево становилось темнее. Оно висело над головой мастера, как вознесенная профессиональная мечта, но, видно, земля ревниво оберегает обрабатывающих ее, а может быть, обстановка задавила порывы Петрухи. Деревня Новолесье состояла из упорнейших сектантов, а изобретатель, заглянув на службе за горизонты новолесские, научившись грамоте, привез с собой в деревенское одиночество горячее желание развернуть механическое искусство, но был сжат хваткою вековых традиций и остепенился…
У Кручинина на коленях места много. По рукам взберусь на широкие плечи.
– Вставай, Петруха!
– кричу ему.
Петруха встать в целый рост не может - из-за низкого потолка он опускается на колени, потом на руки и начинает крутиться подо мной и реветь медведем.
Принес он как-то из казармы деревянных планок и обрезков разных.
– Ну, Кузяха, давай дом с тобой мастерить. Увлеклись мы этой постройкой оба - Кручинин, кажется, не меньше меня. Да и было чем увлечься.
Домик был самый настоящий - окна со стеклами, двери сами закрываются. Наверху дома мезонинчик. Стол и диванчик в доме. Снаружи узоры над окнами и дверями; на крылечке скамейки по обе стороны.
В перерывах между машиной мать начала учить меня грамоте, как сама училась по старорусской системе: аз, буки, веди, глаголь…
Буквы мною были быстро усвоены до ижицы, и я начал постигать кабалистику складов, что было гораздо труднее: названия букв, участвовавших в складах, запутывали самое слово.
"Люди-он - ло, ша-аз - ша, добро-иже - ди"… Как выбрать из этого нужные звуки, слагающие слово? Медленно развивается сноровка запоминать третий слог, но попробуйте донести их до последнего и соединить в "ло-ша-ди". Затем следовал период нормального произношения слогов "ба, ва, га, да; бра, вра, гра, дра" - и так на все гласные. Врезается эта звуковая алгебра на всю жизнь: мне до сей поры легче прочесть наизусть иностранный алфавит, чем русский, который я произношу инстинктивно как "аз-буки-веди"… Первая азбука, по которой я начал мое изучение грамоты, была прекрасным образцом петровского шрифта, с красными заглавками. Древняя, провощенная детскими ручонками, потом и слезами. Пахнущая росным ладаном, она вмещала в себя все нужное простому человеку петровских времен количество знаний по грамматике, истории, географии и морали поведения.
К пяти летам я уже благополучно перешагнул через колючий плетень старого стиля, и к этому времени появилась в моих руках новая азбука с цветными картинками. Она была верхом моих мечтаний: ясная, понятная, пахнувшая на меня, как из открытого окна, свежим воздухом.
Ну, и где она? Посмотрел бы сейчас на нее!
Кручинин, которого я, конечно, в первое же его появление у нас познакомил с моим сокровищем, также залюбовался книжкой.
– Читай, Кузяха… Да без гри-ври читай, чтобы все понятно было…
Я, поддерживая пальцем слово, прочел:
– Азбука у-чит грамоте…
– Дальше.
– Кручинин ткнул ногтем в другое место.
– Ученье - свет, неученье - тьма… - с трудом до испарины, но прочел я.
– Ого, да видно всурьез ты дело ведешь, - удивился Петруха.
– Давай, брат, вместе учиться… Будешь учить Петюху - ну?
Кручинин это сказал всерьез. После этого сговора мы стали учиться вместе, то есть, вернее, я начал учить моего большого друга.
На полу, вытянув от стены до стены ноги, сидел, потел над сложением Петюха. Я между его ног. Перед нами книжка.
– Он, како, он-ко: око, - читает он за мной склады. Через месяц Кручинин уже разбирал вывески на улицах. Это его затянуло, и он продолжал учиться в ротной школе. В деревню Кручинин приехал грамотным.
– Ну, брат, - говаривал он потом, - теперь нас с тобой не продадут по бумажке, - спасибо, брат, за выучку…
Дети, как собаки, чрезвычайно быстро осваиваются с новыми местами, если не очень меняется состав близких лиц, их окружающих.