Моя Прелесть
Шрифт:
Я кивнула и двинулась дальше. Чувствовала себя при этом, как овца, бредущая на закланье. Кстати, что он сказал насчет столицы? Или мне послышалось?
В кабинете Никита Иванович, к моему глубочайшему огорчению, был не один. Он восседал на своем обычном месте – во главе Т-образного стола в огромном кожаном кресле в окружении книжных шкафов с полными собраниями сочинений по макроэкономике академика Н. И. Сотника, то есть его же самого. Невдалеке от декана расположилась наша комендантша – грозная, как королевская кобра. Она даже внешне стала похожа на нее при
«Жить бы Ларисе Петровне где-нибудь южнее, – тоскливо подумала я. – Вот что она делает в нашей холодной северной сторонушке?».
– Здравствуйте, Никита Иванович. Вызывали?
– Бес-сс-тыжая, – прошипела Лариса Петровна и окинула меня источающим яд взглядом с ног до головы.
По ногам сразу поползли мурашки. Я нервно одернула шортики и переступила с ноги на ногу.
– Садись, Мерлина, – сказал наш декан.
Я села на самый краешек стула, что был поближе к входной двери и напряглась.
– Ну? И чего ты натворила?
Я с надеждой взглянула на Никиту Ивановича. В его голосе мне послышались нотки сочувствия. Но на лице его не было ни намека на жалость. Оно было окаменевшим, как у зомби.
– Я дверь сломала, – прошептала я.
– Вот-вот! – торжествующе закричала Лариса Петровна. – Видите, как спокойно она это заявляет! Я полгода билась, у университета средства на новые двери выбивала.
– Дверь старая была, – решилась возразить я.
– Значит, тебе, Мерлина, дверь не угодила?!? Значит, мы так недовольство свое проявляем?!? Значит, тебе новую дверь подавать?!? – завизжала поросенком комендантша.
Сколько этот ад длился, я, честно говоря, не могу сказать. Когда я вышла, ноги у меня слегка подкашивались. У дверей меня ждали Ашот и Янка.
– Ну, что? – сочувственно спросила Янка, подавая мне зачетку.
Но я не могла толком ничего сказать. Меня трясло, как осиновый лист.
– Пойдем, Мерлина, кормиться будем, – прониклась моим состояние Янка. – Лучший способ успокоить расшатавшиеся нервы – забросить в организм что-нибудь вкусненькое.
На это Ашот внес неожиданно щедрое предложение:
– Я угощаю, – потом подумал, и добавил. – Только особо не шикуйте, а то я нынче на мели.
– Все на мели. Не парься, – отозвалась обрадованная Янка.
В столовой мы с Янкой взяли по манной каше, бисквитной пироженке и кофе, а Ашот, продолжая радовать нас сюрпризами, прикупил полторашку Светлояра. Наши измученные похмельной интоксикацией, помноженной на стресс, организмы в момент осушили ее до дна. И после этого я уже смогла внятно изъясняться.
– Про меня говорила? – первый начал допрос Ашот.
– Из института не исключили? – перебила его Янка.
– Не-а, – помотала головой, отвечая обоим сразу. – Никита Иванович сказал, чтобы я за дверь заплатила. И даже предложил посодействовать в трудоустройстве на лето, чтобы
Друзья изумленно уставились на меня.
– Может, мне себе тоже дверь вышибить? – пробормотал Ашот. – Блин, Крис, круто!
– Может, и так, – уныло отозвалась я. – Только Лариса Петровна сказала, чтобы духу моего в общаге не было, пока квитанцию из бухгалтерии не принесу об уплате двадцати тысяч рублей. Это штраф за дверь.
– Да уж, – загрустила Янка. – И где ты будешь жить все это время?
Но Ашот, наоборот, приободрился:
– Не дрейф, Мерлина, прорвемся! У меня у брата ритуальное агентство внизу. Оттуда есть дверь в подвал общаги. Я тебе ключ дам, будешь, как белый человек, приходить и уходить, когда захочешь. Надо только у Марь Иванны ключиком от вашей комнаты разжиться, чтобы дубликат сделать. И все будет лучше прежнего.
– Марь Иванна не даст, – приуныла я. – Ты хоть умри у нее на пороге – теперь не даст.
– Ну, допустим, тут ты неправа, – возразила Янка и хихикнула. – Наша старушенция трупов боится.
Нехорошо так хихикнула.
– Антропозомбофобия в классической форме, – заржал в ответ Ашот и потер руки.
План созревал на глазах. Был он на редкость идиотский. Но переубедить этих двоих я не смогла. Оба вдруг воспылали войти в историю общаги как самые очумелые придурки. Разумеется, с моим непосредственным участием. Я поняла, что все мои призывы к здравому смыслу бессильны и смирилась. К тому же, это был единственный реальный способ остаться летом жить в общаге.
– Хорошо, я участвую, но при одном условии, – со вздохом сдалась я, – Вальке Будейкину ничего не говорим. Пусть ему хоть немного будет стыдно за то, что меня сам споил, а потом злорадствовать принялся. А я его еще другом считала.
– Не вопрос! – хором заверили меня заговорщики.
Потом Ашот сорвался с места, чтобы переговорить с парой-тройкой вошедших в столовую парней.
– Встречаемся в семь в «Последнем Приюте», – махнул он нам рукой на прощанье, и мы с Янкой двинулись на пляж.
5
– Крис, прости, меня! Прости, пожалуйста.
Слезы капали мне прямо на лицо. Это было неприятно и щекотно. Хотелось их вытереть, но я лежала спокойная и неподвижная в окружении венков и траурных ленточек. Валька Будейкин рыдал навзрыд, а вокруг стояли студенты в скорбном молчании. Время от времени кто-то приближался, чтобы чмокнуть воздух в миллиметре от меня, а затем отходил. Я снова оставалась в компании Вальки и его несокрушимого горя.
Ох, как мне было неловко! Мне ужасно хотелось прервать весь этот фарс, вот только я не могла. Когда гроб вместе со мной парни занесли в холл нашей общаги, и так потребовалось море валерьянки, чтобы отпоить Марь Иванну. Я очень переживала, что мое воскрешение нанесет непоправимый удар по сердцу пенсионерки. Поэтому лежала и терпела.