Моя принцесса

Брантуэйт Лора

— Да здравствуют будни, когда гораздо легче чувствовать себя нормальным человеком! — С таким «лозунгом» Кристин встала, отбросив шелковые простыни, и первым делом широко распахнула окно, подставила лицо ласковым солнечным лучам.

Потянулась. Атласная ткань ночной рубашки нежным, чуть прохладным потоком заструилась по телу. Девушка закрыла глаза. От вчерашнего праздника осталось на удивление мало впечатлений. Ярким было одно: подарок отца и встреча со строгим яхтенным рулевым Джейком. Его напряженная поза, нервная походка, колючий взгляд и мужественная осанка… И ощущение внутренней тревоги от близости этого человека — как будто обдало порывом ночного соленого ветра с

океана. Вот то, что успела запечатлеть Кристин за те несколько минут, что провела на яхте, — и что теперь почему-то не давало покою, не отпускало.

Он похож на дракона, гордого и одинокого, почему-то подумалось Кристин. Эта нелепая мысль вызвала у нее грустную улыбку. Глупая, глупая девочка. Кроме прозвища, нет в тебе ничего от принцессы. А все драконы вымерли. Остались в сказках. И вообще, дракон — это отрицательный персонаж! Кристин повернулась к огромному зеркалу и скорчила рожицу. Зеркало послало ей веселое отражение.

В дверь постучали, и приветливый, добродушный голос из коридора спросил:

— Мисс Кристин, вы уже встали?

— Да, входи, Тильда. — Кристин обернулась к двери.

На пороге возникла массивная фигура старой служанки. Матильда (дома ее называли Тильдой) работала у Макферсонов еще до рождения Брайана. Дети считали ее членом семьи.

— Доброе утро, моя Принцесса! — Лицо служанки расцвело в самой доброй улыбке. — Поторопись к завтраку. Твой отец уже уехал, но, сдается мне, гость этот сегодня пришел именно к тебе. Он ждет внизу.

— Кто? — Глаза широко распахнуты. Кристин искренне удивилась.

— Мистер Ломан. С цветами.

— Эйдриан приехал! — радостно вскрикнула Кристин. Она стрелой вылетела в коридор. — Ой! — послышалось уже от лестницы.

Девушка бегом вернулась в комнату, сияя счастливой улыбкой, схватила пеньюар, накинула его и снова убежала, запахиваясь на ходу.

По гостиной нетерпеливо прохаживался высокий мужчина лет сорока пяти. На его приятном, открытом лице между бровей залегла суровая складка: видимо, человек был сейчас чем-то сильно озабочен. Он задумчиво провел рукой по волосам — они были почти совсем седыми. В другой руке мужчина держал несколько белых роз. Очевидно, он так погрузился в свои мысли, что совсем забыл про цветы. Скользнув по букету взглядом, мужчина почти удивился ему.

— Эйдриан! Эйдриан! — восклицала Кристин, прыгая через две ступеньки.

Она даже не замечала, как длинный ворс ковра щекочет ее босые ноги. Но когда до конца лестницы осталось ступенек пять-шесть, девушка остановилась так резко, что чуть не споткнулась, будто вспомнила о чем-то важном — и являющемся непреодолимым препятствием для дальнейшего движения. Кристин скрестила руки на груди и строго сдвинула брови. А еще слегка надула губы и демонстративно отвела взгляд, так что выглядела весьма эффектно и выразительно. Мужчина, который при появлении Кристин в поле зрения буквально в два широких шага преодолел путь до лестницы (надо сказать, немаленькое расстояние), остановился тоже и опустил голову. Иными словами, принял позу провинившегося мальчишки, который знает, что натворил, и имеет четкое представление о том, какая кара его ждет. Он шумно вздохнул.

— Могу ли я молить Принцессу о милостивом прощении… — начал провинившийся, протягивая Кристин розы.

Кристин громко фыркнула, но поза и выражение ее лица остались прежними.

— …которое ее верный рыцарь, совершивший непоправимое, всей душой надеется заслужить?

Кристин бросила смешливый взгляд на стоящего перед ней мужчину и быстро отвернулась.

— Я самый несчастный человек на свете…

Кристин, которой уже стало очень любопытно, как верный

рыцарь собирается заслужить прощение, глубоко возмутилась такому обороту дела — и речи. Очевидно, «высочайшее прощение» никто не намеревается заслуживать, а рассчитывает просто нахальным образом выпросить!

— Нет уж, позвольте, любезный рыцарь, — чеканя каждое слово, Кристин спускалась на ступеньку ниже.

На последней она остановилась: в соответствии с ролью ей вовсе не хотелось терять возможность смотреть на своего собеседника сверху вниз. Правда, сейчас ее глаза оказались все равно чуть ниже глаз высокого мужчины, но отступать — «сдавать позиции» — Кристин не стала.

Сквозь тонкую ткань ночной рубашки и пеньюара она ощутила прохладу розовых бутонов. Немного щекотно.

— У меня есть основания полагать, что, если здесь и присутствует самый несчастный и самый обиженный человек на свете, то это не вы, мистер Ломан, а я! Боюсь, вы и сами знаете, что именно у меня вчера был день рождения, мне пришлось принимать толпу гостей, чужих и малоприятных людей, из которых кого-то я даже не знаю по именам, спасибо Вивьен за разосланные приглашения! А вот близкого друга, которого я не видела уже три недели и мечтала наконец обнять вчера (такой простой подарок, правда?), — его-то я и не нашла среди гостей! — Выпалив все это, Кристин удивилась: как ей на одном дыхании удалось сочинить высокопарную, просто-таки королевскую обвинительную речь.

Эйдриан виновато молчал, чувствуя себя не вправе что-либо сказать. Он прекрасно понимал, что Кристин, может, и паясничает, используя некоторые обороты, но суть ее слов остается верной.

Кристин так увлеклась своей тирадой, что забыла о своей позе оскорбленного достоинства. Теперь, когда не требовалась больше жестикуляция, руки растерянно опустились. Кристин отстраненно посмотрела на свои ладони. Закусила губу от обиды, которую сама же в себе всколыхнула, желая наказать Эйдриана. Но руки машинально легли ему на плечи.

— Эд, ну почему ты вчера бросил меня им на растерзание? Я так тебя ждала…

Голос ее прозвучал совсем жалобно. Казалось, что принадлежит он не той девушке, что минуту назад гневно отчитывала стоявшего перед ней взрослого мужчину, а другой — беззащитной, нежной, ранимой. И Кристин, спустившись еще ниже и стоя близко-близко к Эйдриану (насколько позволял букет), вопросительно заглянула ему в глаза.

И он так же просто ответил, неотрывно глядя на ее лицо:

— Прости меня, Принцесса! — Ласково, немного грустно: сам понимал, что нелегко Кристин вчера было. И совсем другим тоном — зло, с досадой: — Черт бы побрал эти треклятые отложенные рейсы! И австралийские аэропорты! И несчастных кенгуру… Вот кто меня заставлял позавчера ехать за сто семьдесят миль от Канберры на них любоваться? Только на свой самолет опоздал, а следующие два рейса задержали из-за плохих метеоусловий…

Этого ворчания Кристин хватило, чтобы не задавать вопросов о причинах фатального опоздания. Она хотела было высказаться насчет того, что «кенгуру в дикой природе тебе оказались дороже меня…», но здраво рассудила, что не следует раздувать скандал. Эйдриан и так, кажется, уже не питал к этим зверушкам теплых чувств.

Желая успокоить друга, пока его досада не переросла в гнев, что иногда случалось, Кристин крепко обняла Эйдриана и доверчиво уткнулась лбом ему в плечо. Она почувствовала, что к терпкому аромату туалетной воды примешивается раздражающий запах табака. Ладно, за это получишь отдельный нагоняй. Взрослый человек — и такой глупый… Совсем себя не бережешь, подумала Кристин — у нее была склонность опекать Эйдриана, который знал ее с первого дня жизни.