Моя рыжая проблема
Шрифт:
Но поразило меня не это. Ну невысокий, ну жилистый и сильный, мало ли подобных. Кожа хорошая тоже встречается, некоторым с природными данными везет…
— У нас глаза одинаковые, — сказала я тихо, отведя с его лица рыжие пряди.
Он резко дернул головой вбок — то ли в знак согласия, то ли уходя от контакта — и рефлекторно опустил ресницы.
— Угу.
Удивляться было чему. Цвет моих глаз, как и большинство ярких черт и особенностей, являлся исключительно заслугой мамы, опытного биокинетика пятой ступени. Я редко болела, у меня отсутствовали врожденные пороки и сколько-нибудь серьезные проблемы
Но я-то продукт биокинеза. А Тейт? У него это… естественное?
Спросить он не позволил. Подался вперед с нечеловеческой резвостью, сгреб меня в охапку, сдавил едва ли не до хруста костей — и вдруг лизнул в щеку, затем в другую и быстро прикусил голую ключицу.
У меня сердце чуть сквозь ребра не выскочило. Концентрация слетела, сверхчувства умолкли. Я медленно сдвинула ноги, скрещивая щиколотки, замкнула энергетический контур, вышла на третью ступень эмпатии и заново развернула купол.
От рыжего — никакой агрессии. Зато сильное чувство вины, любопытство, симпатия, вполне понятное влечение ко мне… и беспомощная злость. На кого-то другого.
Оттуда, со второго слоя сознания, до которого я не добралась.
— Ты чего, Тейт?
Он, кажется, улыбнулся и честно ответил:
— Пытаюсь сойти за дикаря. Вдруг прокатит и мне что-нибудь обломится?
Я хихикнула против воли. «Прокатит», «обломится»… Образы шикарные. Чувствую, когда немного подучу язык, речь Тейта расцветет невиданным богатством оттенков.
— Не обломится.
Точно не сейчас, когда у меня от стресса ум за разум заходит, ужасно хочется наплевать на три правила Эрнана и положиться на сильного и вроде бы доброго чужака.
— Жаль. — От рыжего повеяло разочарованием.
А мне вдруг стало смешно. И я задала вопрос, который долго уже витал на границе сознания:
— Слушай, а сколько тебе лет?
— Двадцать! А тебе?
— Двадцать четыре. Но мне тут еще одна мысль в голову пришла. А представления о времени у нас совпадают?
Он с любопытством отодвинулся, снова заглядывая мне в лицо, и мы углубились в подсчеты, сверяя часы. Я даже задействовала первую ступень конструирования и моделирования, чтобы создать визуальную таблицу с условными кружочками и палочками вместо цифр. На Тейта эти спецэффекты особого впечатления не произвели, кстати — неудивительно, учитывая, что здесь в ходу магия.
Вскоре выяснилось, что день делился тут на пятнадцать равных отрезков — десять на бодрствование, пять на сон. Один отрезок назывался «сет», и уже он дробился на сотню фрагментов поменьше — на «каты». Несложное сравнение показало, что их каты и наши минуты — примерно одно и то же. Значит, и сутки длятся столько же.
— Удобно, — вслух констатировала я. — Легче будет переучиваться. Но надо же, как совпадают мелочи в разных мирах…
— Пф, нашла чему удивляться, — фыркнул Тейт, с любопытством трогая пальцем полупрозрачную схему расчетов. Она дрогнула и расплылась, точно круги по воде пошли. — Ритуал вытягивает самых подходящих. Зачем свободным «выдернутый»
Что ж, в логике ему не откажешь. Как незабвенным «ритуалам». Вот еще важный пункт, магические заклинания обладают волей и интеллектом? Или это просто программы, вроде компьютерных и биокинетических?
Задать этот крайне любопытный вопрос не получилось.
Тейт внезапно схватил меня за плечи и отшвырнул себе за спину.
От удара воздух из легких вышибло. Я с трудом поднялась на колени, прокашливаясь, и позорно пискнула.
На том месте, где мы сидели мгновение назад, из земли торчала здоровенная гибкая змея с треугольной головой — бледно-зеленая, с лиловыми размытыми полосами. Три алых глаза смотрели в разные стороны. Рыжий стоял напротив твари, сцепив пальцы в замок, бледный и сосредоточенный.
Купол эмпатии ничего не регистрировал. Айр? Бездушный?
Видимо, так.
А потом змеюка вдруг растопырила на голове громадный веер из полупрозрачной розоватой кожи или пленки, влажный и трепещущий. Тейт резко разомкнул руки — и пространство на десять шагов впереди него мгновенно обратилось в ревущий огненный кошмар. Змея буквально растаяла. От нахлынувшего жара меня опять скрутило в приступе кашля, а волосы затрещали.
Шрах, надеюсь, не вспыхнут!
— Дурак, ой дурак, — застонал рыжий, закинул меня на спину, не позволяя даже отдышаться толком, и ломанулся прямиком через заросли. — Отвлекся. Засекли!
— И теперь что? — крикнула я ему в самое ухо, с трудом поймав равновесие.
— Теперь все полный отстой!
Понятно было и без эмпатии, честно говоря.
Он резко свернул и ломанулся в заросли высокой травы с фиолетовыми метелками. Я ойкнула — закрывайся не закрывайся, а узкие жесткие листья резали, как бритва. Руки быстро покрылись мелкими порезами. Позади что-то взвыло и захлюпало, точь-в-точь как ночью. Трава резко закончилась — обрывом под ногами, слепящим солнцем в лицо. Мимо что-то просвистело, шипя, как гаснущий фейерверк, и часть противоположного берега почернела, обваливаясь в ревущую реку внизу.
Я не орала по одной причине — воздуха не хватало.
На той стороне рыжий мгновенно развернулся на пятках, выпустил меня, освобождая руки, что-то сделал — и заросли сизоватой травы полыхнули гигантским костром. В ответ вылетел черный масляный шар, шипящий и искрящий.
Тейт ругнулся и с размаху отшвырнул его ногой обратно, по плавной дуге. Я только и успела заметить, как вокруг ботинка вспыхнул огненный ореол.
— Подавитесь!
За обрывом раскинулся лес, утопающий в голубоватых мхах. Там пахло чем-то кислым, с примесью сырого мяса, до тошноты. Чистого пространства без рыхлой голубой «губки» почти не было, но рыжий избегал наступать на нее и скакал с одного поваленного дерева на другое, с камня на камень. Две щетинистые химеры, которые ринулись за нами, отстали очень быстро — вляпались в одно такое голубоватое мшистое пятно, а выскочили обратно уже с оголенными костями. Одна, похожая на ежа с жилистыми ножками, сразу завалилась набок и затихла, а другая, более массивная, сделала несколько шагов и опрокинулась, конвульсивно дрыгая оплавленной лапой.