Моя семья. И другие рассказы…
Шрифт:
Агабальянц Эдуард Гаспарович
Советский учёный, химик-аналитик, кандидат наук, лауреат государственной премии в области науки и техники, доктор химических наук.
Разработал новые научные направления, некоторые основы получения новых материалов, автор большого количества работ и научно-популярных книг…
(по материалам «Енциклопедiя сучасної України», 2001г.)
…
В «Энциклопедии современной Украины» ещё длинный перечень его достижений, скрупулёзно датированный и пунктуальный, начиная с самого рождения. Нет там, разве что, этого –
Телефонный разговор
«Наш киевский дядя…»
Дядя побрился и как раз шёл из ванной комнаты через коридор мимо телефона, когда тот зазвонил. Он поднял трубку:
– Да…
Это его, немного с вызовом «да…» – мы всегда посмеиваемся над ним: оно звучит совсем не по-местному, и с невероятным апломбом. Он произносит это своё «да…», с таким гонором, как будто он, как минимум министр иностранных дел…
– Да…
Вот так всегда – приезжает раз в год, и стоит ему только пересечь порог дома, как сразу же телефон звонит только ему. Из детской вредности нам хочется, чтобы на сей раз звонили не ему – в доме и без него полно народу – и чтобы из «министра» он превратился бы в простого секретаря, с функцией «кого позвать». Тем более что ему только что звонили, и он уже говорил по телефону с полчаса…
– Да… вас слушают…
«Вас слушают»! Ну что это за «вас слушают»! У нас так не говорят! Мало того, что не знает армянского – это с его-то фамилией и внешностью – так ещё и по-русски с какими-то «выкрутасами»!
– Да-да…
Хорошо, что хоть в «да-да» нет всяких «г», потому что он их так «гхекает», что нам становится за него стыдно. Ведь, вроде, грамотный человек, образованный, а вместо чистого «г» всякие призвуки…
– Да…
Интересно всё же, кто это звонит, и о чём так долго можно говорить, перемежая разговор только бесконечными «да…». Одно понятно, что, видимо, звонят не кому-то из нас.
– Да…
И эти «да…» у него разные. То есть, он каждый раз с чем-то соглашается, но всякий раз на новый лад:
– Да…
И, продолжая слушать, плотно прижав трубку к уху, он стоит перед зеркалом, приближается к нему лицом и пристально рассматривает свои скулы, немного поглаживая ладонями по только что выбритым щекам…
– Да-да…
Поворачивается к зеркалу спиной, садится у тумбочки, закидывает ногу на ногу, лучезарно улыбается – как будто его могут видеть с той стороны провода – снова выворачивается к зеркалу, сам себе состраивая всякие гримасы…
– Да, – он раскатывается зычным смехом – который тоже, кстати, нас беспричинно раздражает – и, спустившись баритональным глиссандо с верхней ноты практически на квинту вниз, завершает его своим очередным:
– Да…
И вдруг, неожиданно встаёт, вытягивается:
– Ааа…
Но всё так же любезно:
– Нет, вы неправильно набрали номер, – кладёт трубку на рычаг и уходит в комнату…
…
Разговору этому десятки лет, но кто куда звонил, о чём и с кем можно было столько говорить, если всего лишь «неправильно набрали номер» – мы так и не узнали…
Эпизоды
Небольшие эпизоды не менее важны, чем глобальные события – они так же остаются в семейных анналах и вносят свою лепту в историю, оставляя в памяти запомнившиеся реплики и яркие ассоциативные зарисовки …
Со-чувствие
В незапамятные времена две очаровательные сестрички, маленькие, пронырливые, склонные к всяческим проказам и проделкам, лёгкие на язык и колкие на восприятия гуляли в саду возле дома. Куклы заброшены, мячики закатаны, совочки-вёдрышки закопаны – сейчас объект их внимания бреется, примостившись у зеркала в тени деревьев. Плавно водит он механической бритвой, смешно раздувая попеременно
– Что, больно, да?
– Да, – отвечает он, желая вызвать жалость и сочувствие у девочки исключительно в воспитательных целях. Отношения у них хорошие и он вправе рассчитывать на сочувствие.
– Вот и хорошо, – говорит она и, деловито спрыгнув со стула, убегает по своим делам.
…
Вот и вся история. Девочки эти сейчас бодро идут по жизни – на двоих у них пятеро детей и семеро внуков. И ничего, кроме любви, тепла, заботы и прочих человеческих добродетелей от них никогда не исходило. А реплика осталась:
– Тебе больно? – Да. – Вот и хорошо…
Со-страдание
Когда в семье появился первенец, мы решили воспитывать его «правильно». Мы кинулись за советами к Дядюшке Бену (известный своими воспитательными комментариями доктор Бенджамин Спок), безмерно увлеклись методом Никитиных (популярная в ту советскую пору многодетная семья с собственной системой образцового воспитания) и прочая-прочая… В общем, легкомысленно решив, что теперь (именно теперь!), мы (именно мы!) сможем, вобрав в себя всю мудрость предшествующих веков, взрастить настоящего Человека. Мы закаляли нашего первенца, приучая к холоду и спартанскому образу жизни, воспитывали волю, не потакая капризам и слезам, проводили «тренинги» по паданию, чтобы в случае такового – что по малолетству и непоседливости характера случалось с ним довольно-таки часто – оно, это падание, было бы наиболее безопасным. И малыш учился, сжимал, как мог, свою волю в маленькие кулачки и стойко переносил все тяготы и невзгоды. Во всяком случае, мы, родители, думали, что это так. И еще мы пытались привить ему доброту и сострадание. На примере всё тех же каждодневных падений мы подсаживались к нему и спрашивали:
– Тебе больно?
– Да, – глотая слезы и потирая ушибленное место скулил он.
– А полу тоже больно, – резонно (как нам казалось) говорили мы. – Давай пожалеем пол.
И мы принимались вместе с ним усердно гладить точку соприкосновения на злосчастном полу.
Через какое-то время уроки наши претерпели экзаменационное испытание. Мы шли по улице, малыш, нарезая круги, носился около с нарастающим ажиотажем и темпом и вскоре, как того и следовало ожидать, споткнулся и упал. Ситуация, в смысле её исполнения, развивалась художественно: он не просто упал, а перелетел через голову – к моему наставническому удовлетворению хорошо сгруппировавшись – перекатился через бок и еще какое-то время елозил по земле, тормозя коленками, животом, ладошками и носом. В общем, несмотря на внешнюю грамотность приемов, применённых сыном, сердце у нас, родителей, замерло. Уже было не до воспитательных моментов – мы кинулись к пострадавшему в слабой надежде, что всё не так плохо. Когда мы добежали, то застали такую картину: поджав под себя ноги, малыш одной рукой утирал струящиеся слезы, а другой гладил асфальт и, сквозь частые нервные всхлипывания, приговаривал: