Моя собачья жизнь
Шрифт:
С надвигавшимися сумерками я стал привлекать к себе внимание уже иного рода. Я добрался до окраины города. Вокруг было множество заколоченных витрин, а здешние водостоки уже, видимо, давно не прочищали. У какой-то букмекерской конторы сидел рэт-терьер, привязанный к столбу длинной веревкой, и он посмотрел на меня неприязненно, как смотрят на чужака. Но мне было все равно. Никогда раньше я не ощущал внутри себя такую пустоту.
Всю жизнь я верил, что рожден для танца. Но оказалось, что я понапрасну потерял время!
Когда на небе появилась луна и зажглись фонари, стало холодно. Я представления не имел, сколько может
«Пузик, Пузик, – сказал я себе, – что же ты наделал?»
Я понял, что я потерял. Убежать от мечты, не быть танцором – это одно, но бросить свою семью – совсем другое.
Я огляделся. В обе стороны улица уходила в бесконечность. Я столько раз поворачивал, что с уверенностью мог сказать лишь одно – я потерялся.
Вздохнув, я поплелся дальше. Я надеялся, что, продолжая двигаться так, я смогу случайно напасть на какой-нибудь из маршрутов Клуба Прогулки. Оторвав глаза от асфальта, я рассматривал дома и квартиры, в которых горел свет за задернутыми шторами. Я представлял себе за ними людей и их питомцев. Все холодало, и вдали раздавались раскаты грома – это мне совсем не нравилось. В вечернем небе собирались черные тучи.
Я обошел подальше стайку молодежи в куртках с капюшонами. Парочка из них заметила меня, вполголоса обменялась какими-то замечаниями и рассмеялась. Я понял, что мне надо держаться от них подальше. Однажды Красавчик Брэд заметил, что моя морда напоминает мягкую игрушку, которую малыши берут с собой в постель. Меня это никогда не волновало, но сейчас мне бы хотелось иметь более грозный вид.
«Эй, парнишка», – раздался откуда-то голос. Я приподнял уши и, обернувшись, увидел лиса, взгромоздившегося на уличный мусорный бак на колесах. Еще один лис только что вылез из него и над ухом у него висела почерневшая шкурка банана. Он улыбался и смотрел на меня.
«Здесь масса еды, правда, – сказал он. – Ты можешь тоже забраться внутрь и полакомиться вместе с нами. У нас тут превосходные лепешки с тако, недоеденные бургеры и парочка рыбьих голов».
«Рыбьих голов? – лис, который сидел на баке, посмотрел сверху вниз на товарища. – Свежие рыбьи головы?»
Второй лис нырнул на секунду внутрь. Вынырнув, он потряс головой.
«Не-а, – сказал он с восхищением в голосе. – Они порядком подпортились».
«Что же ты не сказал мне, братан? – отозвался другой, явно чувствуя себя обманутым. – Или ты хотел придержать себе самое вкусное?»
Они вместе прыгнули внутрь.
«Эй, где твои манеры! Полегче! Убери лапы! Это мое!»
Я не мог видеть схватку, разыгравшуюся внутри бака. Судя по дряни, разлетавшейся оттуда, это было не то место, где мне хотелось бы сейчас оказаться. Я заторопился, стараясь исчезнуть из виду прежде, чем они
Даже если бы они мне предложили рыбьи головы – деликатес, которым Эшли не кормила меня ни разу вплоть до сегодняшнего дня, я надеялся, что мне удастся поужинать где-нибудь в другом месте.
Одна мысль мучила меня. Щенком я боялся, что окажусь никому не нужен, и меня выкинут на улицу. Но Эшли, Пенни и животные дали мне приют в своем доме. Это была чудесная жизнь, от которой я сейчас уходил. И все из-за глупой, эгоистичной мечты.
Упали первые капли дождя. Мне надо было искать укрытие, но вот что странно – дождь подействовал на меня освежающе. Может быть, потому, что погода переменилась, когда настроение у меня было хуже некуда. И когда разразилась гроза, я начал смеяться. Я не чувствовал себя мокрым и несчастным – я понял, что хуже действительно быть уже не могло. Если я дошел до самого дна, размышлял я, отсюда для меня может быть лишь одна дорога – наверх.
Дождь усиливался, и мне в морду летела грязь из-под каждой проезжавшей мимо машины. Мне не хотелось, чтобы мое неожиданно изменившееся настроение улетучилось, и поспешил укрыться под деревьями на аллее между многоуровневой парковкой и кинотеатром. Дождь лил как из ведра, но я не обращал на это внимания. Подтаскивая картонные коробки для ночлега, я с удивлением обнаружил, что напеваю. Это была мелодия, которая впервые очаровала меня – из музыкальной программы, которую я смотрел вместе с Пенни. Я припомнил, что пел ее мужчина, танцующий под дождем. Вдруг мне показалось, что струи дождя тоже поют песню, звучащую у меня в голове. Я бежал по аллее, закрыв глаза, напевая про себя, и вдруг понял, что не просто переставляю лапы, а двигаюсь в такт музыке, отбивая ритм. Я распрямил спину и гордо поднял голову. На следующей строчке я уже проделывал то самое па, из-за которого и ушел из дома, но мне теперь было все равно. Я подскакивал из стороны в сторону, поворачивался и кружился. Шерсть моя намокла, но это меня не волновало. В своем воображении я унесся туда, где всегда мечтал оказаться – на сцену. Я закончил выступление небольшим кружением и поднял голову. Вдруг к своему изумлению, я услышал аплодисменты. Я открыл глаза и понял, что это было хлопанье крыльев стайки уличных голубей, присевших на землю у входа в аллею.
Их было несколько десятков, с глазами-бусинками, глядевшими на меня со всех сторон.
«Постой-ка, приятель, – заговорил один из них, крутой парень с покалеченной лапой. Он заковылял по направлению ко мне. – Мне кажется, ты не заплатил сбор против пробок».
«Каких пробок? – я огляделся. – Где?»
«Коробки, – ответил голубь под курлыканье остальных. – Коробки загородили эту широкую магистраль. Наша работа – убрать коробки и обеспечить движение, а мы не можем работать бесплатно».
«Но у меня нет с собой денег, – ответил я. – Честно говоря, я не думаю, что они есть и у вас».
Птицы обступили меня со всех сторон.
«А что у тебя есть?» – спросил заводила.
«Ничего», – ответил я, еще больше напрягаясь. Голубь встал передо мной. Дождь продолжался, но от его перьев струи отскакивали.
«Ошейник твой ничего себе, – сказал он. – Если он блестит, мы можем его взять».
«Я не могу отдать его, – произнес я, отступая. – Мне его подарила моя хозяйка».