Моя темная сторона

Дженова Лайза

Наш автоматический открыватель дверей – одна из самых новых моделей, у него есть видеодатчик, не дающий двери закрыться, если под дверью что-то находится: к примеру, маленький ребенок. Теоретически это прекрасное умение с точки зрения безопасности, но в реальности оно сводит нас с ума. Кто-то из детей, мы подозреваем Чарли, все время стучит по глазку датчика справа, так что он перекашивается и не видит левую сторону. А когда у датчика косоглазие, он вообще перестает работать.

В детстве мы с моим братом Нейтом часто играли в Индиану Джонса с нашей автоматической гаражной дверью. Один из нас нажимал кнопку на пульте дистанционного управления, а потом мы проверяли, у

кого больше храбрости, чтобы прождать как можно дольше и с разбегу прокатиться под закрывающейся дверью. В те времена не было никаких конструкций безопасности, открыватель дверей был совершенно слеп. Игра потеряла бы всю свою увлекательность, если убрать из нее риск оказаться раздавленным насмерть или по меньшей мере болезненно прижатым. Нейт в этом деле был докой – он нырял и прокатывался под дверью в последнюю секунду. Господи, я до сих пор по нему скучаю!

Чарли врывается в кухню, одетый в футболку и шорты и босой.

– Мам, а что будет, если на Земле кончится гравитация?

– Что я велела тебе надеть?

Молчание.

– Сейчас ноябрь, тебе нужны штаны, рубашка с длинным рукавом и ботинки, – указываю я.

Смотрю на часы: семь пятнадцать. Чарли по-прежнему стоит на месте, наверное, ждет ответа про гравитацию.

– Иди же!

– Пойдем, парень, подберем тебе что-нибудь получше, – говорит Боб, и они уходят.

Я всовываю двоих других детей в куртки и шапки, отсылаю еще несколько писем, запихиваю Линуса в его автокресло, прослушиваю рабочую голосовую почту, собираю собственную сумку, оставляю Эбби записку насчет футбола, допиваю остатки холодного кофе и наконец встречаюсь с Бобом и по сезону одетым Чарли у передней двери.

– Готова? – спрашивает Боб, поворачиваясь ко мне.

Мы оба вскидываем кулаки.

– Готова.

Сегодня пятница. Боб развозит детей в школу и сад по вторникам и четвергам, а я – по понедельникам и средам. Пятница ни к кому не приписана. Если кто-то из нас не приведет неоспоримый довод в пользу попадания на работу до начала школы, мы разыгрываем развозку. Ножницы режут бумагу, бумага оборачивает камень, камень ломает ножницы. Мы оба относимся к этой игре предельно серьезно. Приз победителю достается роскошный: ехать прямо на работу, без детей в машине – райское наслаждение.

– Раз, два, три, старт!

Боб ударяет сжатым кулаком по моему «знаку мира» и победоносно ухмыляется. Выигрывает он значительно чаще, чем проигрывает.

– Гнусный везунчик!

– Это опыт, детка. Хорошего дня, – говорит он.

– Тебе тоже.

На прощание мы целуемся. Это наш обычный утренний прощальный поцелуй – быстрое касание губ. Благонамеренная привычка. Я опускаю взгляд и замечаю рядом Люси: ее голубые глаза внимательно следят за нами. Я мгновенно припоминаю, как следила за своими целующимися родителями, когда была маленькой. Они целовали друг друга при встрече, на прощание и перед сном – как я бы целовала какую-нибудь тетушку, – и меня охватывало ужасное разочарование. В этом не было никакой драмы. Я обещала себе, что когда выйду замуж, то мои поцелуи всегда будут что-то значить. Поцелуи, от которых у меня будут слабеть коленки, поцелуи, смущающие детей, – как Хан Соло целовал принцессу Лею. Я никогда не видела, чтобы отец так целовал мать. В чем же тогда смысл? Я так этого и не поняла.

Теперь понимаю. Мы живем не в блокбастере Джорджа Лукаса. Наш утренний прощальный поцелуй не романтичен и уж точно никак не связан с сексом. Это рутинный поцелуй, но я рада, что мы это делаем. Он что-то значит – этого достаточно. И это все, на что у нас хватает времени.

Глава 2

– Мам,

можно мне кусочек? – спрашивает Люси.

– Конечно, солнышко, какой ты хочешь?

– Можно твои глаза?

– Возьми один.

Я вынимаю свой левый глаз из глазницы. На ощупь он немного похож на фаршированное яйцо, но теплее. Люси выхватывает глаз из моей руки и, подпрыгивая, бежит прочь, на бегу ударяя им о землю, как «супермячиком».

– Поосторожней: он мне еще понадобится!

Я сижу за кухонным столом, глядя одним глазом на сотни цифр в экселевской таблице. Я щелкаю курсором по пустой клетке и ввожу новые данные. Пока я набираю цифры, глаз замечает что-то чуть выше и дальше моего фокуса на экране ноутбука. Мой отец, одетый в полную форму пожарного, сидит на стуле напротив меня.

– Привет, Сара.

– Господи боже, папа, ты напугал меня до смерти!

– Мне нужно, чтобы ты отдала мне свой аппендикс.

– Нет, он мой.

– Сара, не пререкайся. Он мне нужен.

– Никому не нужен даже собственный аппендикс, папа. И новый тебе незачем.

– Тогда почему он убил меня?

Я перевожу взгляд на свой ноутбук. На экране появляется презентация в «Пауэрпойнте». Я читаю:

Почему лопнул аппендикс твоего отца

 В течение двух дней у него были сильные боли в животе и он ничего не сделал с этим, только выпил немного пепто-бисмола и некоторое количество виски.

• Он игнорировал сильную тошноту и не обращал внимания на легкий жар.

• Ты была в колледже, твоя мать – у себя в спальне, а он не позвонил в скорую помощь или службу 911.

• Аппендикс воспалился и наполнился ядом.

 Как любая живая плоть, которую игнорировали слишком долго, аппендикс в конце концов не смог уже этого выносить и сделал все необходимое, чтобы привлечь к себе внимание.

Я поднимаю глаза на отца. Он по-прежнему ждет ответа.

– Потому что ты игнорировал свои ощущения.

– Может, я и мертв, но я все равно твой отец. Отдай мне свой аппендикс.

– Он вообще не нужен. Без него тебе лучше.

– Именно.

Он все так же пристально смотрит, транслируя мысль в мое сознание, словно радиосигнал, через мой единственный глаз.

– Со мной все будет в порядке. Не беспокойся, – говорю я.

– Мы все за тебя беспокоимся, Сара.

– Со мной все в порядке. Мне просто нужно закончить этот отчет.

Я смотрю на экран – цифры пропали.

– Черт!