Моя весенняя любовь с привкусом боли
Шрифт:
Карусель из незнакомых лиц продолжалась. Новые бокалы, новые вкусы крепкого алкоголя во рту, терзающие мой израненный желудок и глотку. Крепкие похлопывание по спине и недвусмысленные улыбки девушек. Казалось, я упал в калейдоскоп из людских тел, пороков и крутился в нем волчком, не способным встать с колен.
– … нормально? – чей-то голос вернул меня в сознание. – Говорю, ты нормально? – горячее дыхание ударило мне в шею запахом мятного коктейля с водкой. – Пойдём. – этот кто- то, чьего лица я даже не запомнил, отвёл меня за стол, за которым сидели такие же, как он, безликие люди.
– На, попробуй. – он достал из кармана голубую таблетку
Тебе страшно? Страшно слышать как тот, кто был тебе дорог, кого ты так бережно охранял, пошел на такой шаг? Я, тот, кто был для тебя чистым бликом на ночном небосводе, запятнался. Я, тот, кто был тебе сыном, братом, другом, предал все твои установки и все твои идеалы. Разрушил их одним глотком горькой пилюли. Если тебя это не пугает, то прошу, дослушай меня до конца, ведь именно с этого момента началось мое падение в кромешную темноту.
Глава 7
Я ровным счётом ничего не помнил. Только странные погружения из света во тьму и обратно. Мягкие диваны поглощали меня и я сливался с ними, становясь единым целым. Чьи- то руки, чьи- то лица. Они приходили и уходили, они рвали и вливались в меня. Мое тело и мысли перестали существовать и в тот же момент я стал всем. Я прожил жизнь миллиарда звёзд и умер, а затем проснулся в незнакомой комнате под незнакомым потолком и одеялом. Свет больно резал глаза, словно острая бритва кухонного ножа беспощадно прошлась по моим векам. Голова гудела и шла кругом. Во рту- пустыня без капели влаги. Язык прилип к нёбу и высох. Конечности мои тряслись.
Я попытался перевернуться на другой бок, чтобы спрятаться от навязчивого света, но даже малейшее движение отзывалось в моем теле адской болью от кончиков ногтей на ногах до кончиков волос.
– Черт, убирайся уже скорее от сюда. – за дверью послышалась возня.
Голос – холодный и жестокий. Борясь с дрожью и слабостью по всему телу я заставил себя подняться.
Итан, в чёрных шелковых пижамных штанах, с оголенным торсом и недовольным лицом. Он выволакивал из соседней комнаты вчерашнюю белокурую девушку. Длинные волосы ее слиплись, под красивыми глазами растеклись чёрные круги от потёкшей туши, размазанная красная помада и пошлые засосы на тонкой шее и маленьких плечах.
Одной рукой поддерживая бедняжку за локоть, второй Итан собирал по полу ее обувь и содержимое сумочки. Открыв входную дверь с ноги, он грубо выкинул ее на лестничный пролёт. Захлопнувшаяся металлическая дверь молотом ударила меня по обнаженному мозгу и болезненный стон умирающего вырвался из истерзанного горла.
– Ненавижу приводить шлюх к себе домой, потом еле их выгонишь. – не оборачиваясь сказал он.
Щелчок зажигалки, запах ментоловых сигарет, вкус рвоты у меня во рту.
Без сил я сполз по дверному косяку и прижал раскалывающуюся голову к спасительной прохладе кирпичной стены. Итан сидел в зале. Небрежно закинутые ноги на низкий кофейный чёрный столик, пепел, упавший с забытой сигареты прямо на кожу дивана, белоснежное тело с красной отметкой ночного разврата на плече, прикрытые глаза и спокойное, мертвецки белое, жестокое лицо.
Знаешь, в тот момент я почувствовал себя ужасно. И каюсь, не потому, что обманул тебя, забыл
Вдруг я испугался потерять его. Потерять то смехотворно малое время, проведённое вместе. Я хотел провести с ним ещё хотя бы минуту, секунду, ещё раз посмеяться над его шутками и услышать звон его смеха, ведь мне ещё так много вещей хотелось с ним обсудить и так много узнать от него. Я хотел понравится ему и стать ему другом.
Поэтому я решил уйти как можно тише, чтобы я казался ему сном или ночным кошмаром, растаявшим при первых лучах солнца, чтобы он не злился и не выгнал меня, но. В таких историях всегда есть но, мешающее сделать правильный выбор, мешающее спастись и убежать, мешающее сделать спасительный глоток противоядия.
Я осторожно подошёл к нему, боясь спугнуть с его лица то неземное умиротворение и спокойствие, которое разгладило его лоб и нахмуренные брови, забрал из руки тлеющую сигарету, случайно задев самыми кончиками пальцев его горячую кожу.
Он схватил мое запястье и, не открывая уставших глаз, сказал:
– Не уходи.
И я остался.
Глава 8
Мягкий свет, утонувший в сером дыме сигарет. Промокший посетитель и горячий латте с собой. Неумолимый дождь со своими холодными каплями, разбивающиеся о тонкое стекло кафетерия. Высохшие слёзы и солёные их дорожки на бледных щеках. Раны на плотно сжатых от боли губах, легкий взмах ресниц и разбитые в кровь руки о стену в нежилом доме. Сердце, пропустившее удар и крик, не нашедший выход, ломающий рёбра изнутри. Слабый трепет умирающей души и воздух, которого вдруг стало так мало.
– Я не пришёл тогда домой. Не вернулся к тебе. Я оставил все и окунулся в новую жизнь абсолютно обнаженным, как телом, сердцем, так и душей. Искал ли ты меня? Волновался ли? Думал ли ты о том, что по дороге домой меня сбила машина и я, сломанный и окровавленный, лежу на обочине у дороги, утопаю в холоде и боли?
Думал ли ты, что меня могли убить? Что чей- то нож с жестоким безразличием распорол мне кожу, проткнул легкие и теперь, захлебываясь кровью и слезами я задыхаюсь, хватая онемевшим ртом пропавший воздух. Или ты думал, что мое сердце остановилось? Что лежу я теперь на полке в морге и что только твои мысли обо мне могут согреть это окоченевшее тело? Или ты просто отпустил меня? Не отвечай. Это будет мне наказанием. Я буду до конца дней своих терзать свой мозг мыслями о том, что ты чувствовал, когда я не вернулся.
Ты плакал? Ты страдал? Страдаешь ли до сих пор? Или блаженное облегчение пришло к тебе? Я был для тебя словно рюкзак с камнями, мешавший идти в гору. Да? Решетка, не дающая свободу, паралич, приковавший к постеле?
Злился ли ты? Жалел ли о времени, потратившее не меня? Ведь именно мои прихоти и желание окунуться в ритм большого города привели нас сюда. Я маялся в тихих деревушках от скуки, в то время, как ты наслаждался природой и безлюдьем. Ты снимал пейзажи и продавал снимки для открыток, а я, истеричный подросток, хотел большего.