Моя жена Любовь Орлова. Переписка на лезвии ножа
Шрифт:
Посылаю Вам все, что есть на сегодняшний день, а завтра один приятель устроит получение книг и заказных писем, так что с вечерним поездом я смогу отправить их Вам.
Поправляйтесь по-настоящему и работайте с солнцем.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
10 августа 1931 г. Мехико-Сити.
«Наши северные лета —
Карикатура южных зим…»
Сегодня солнце, вчера солнце, и три дня тому назад солнце… Это началась весна в Мексике, ибо пришел август. Дожди будут уходить на север. В тропиках умрут москиты, и люди будут иметь возможность выходить на улицу днем.
Вместе с появлением солнца крепнет мое здоровье после болезни. Я был так болен, что
Если не писал, то тем лучше – теперь все позади…
Вчера я ответил на Вашу телеграмму по поводу здоровья Эйзена.
Он был болен, у него была ангина. Он был в постели 5–6 дней, но моя болезнь была перепутана с его болезнью, и в результате информации в прессе, искаженные расстоянием и временем, напугали Вас. Обо всем можно уже не говорить, ибо для нас это дело давно прошедшее.
209
Продолжительная болезнь Александрова так, видимо, отразилась на работе группы, что в сборнике «Э. Синклер и С. Эйзенштейн», изданном за рубежом, она отмечена специальным пунктом в хронике съемок: «Alexandroff ill».
Дней через десять я смогу приступить к работе по съемкам… Эйзен и Тиссэ работают уже два дня, ибо работа началась вместе с солнцем.
И мне сегодня предстоит горячее время. На арене для боя быков буду снимать вторым аппаратом недостающие куски матадорского искусства.
Я в Мехико-Сити, а Эйзен и Тиссэ в гациенде Тетлапайяк.
Тетлапайяк – место нашей печали. Мы приехали туда на 20 дней, но дожди задержали нас на три месяца, между тем как вся картина могла быть снята в это же самое время.
Осталось нам работать еще дней 8-10, а если солнце будет развивать свою деятельность так, как за последние дни, то и 8 дней будет достаточно.
Затем едем в гущу тропиков, в АКАПУЛЬКО, для съемки революционного эпизода. С разъездами и съемками нам надо еще пару месяцев работать в Мексике. Это как раз те два месяца, что отняты у нас дождями. Нам самим эти задержки стоят нервов и волнений и художественных колебаний, ибо разрыв во времени между съемками сцен очень портит качество работы.
Сейчас важно не поддаться панике, которую затягивающееся время и беспросветная погода внедряют в наше сознание.
Мы должны не дрогнуть перед окончанием работы, история которой так хорошо начата. Поэтому всякие волнения в Москве и в рядах наших друзей чрезвычайно опасны для нашей картины, ибо нас ничто так не волнует, как сомнения в Москве [210] .
Вы знаете, что спокойствие Эйзена весьма относительно и всегда может быть разбито каким-либо ничтожеством. Поэтому Вы должны помочь нам хорошо кончить картину. Вы должны помочь его спокойствию тем, чтобы поддержать нас в Москве и во всех возможных случаях разъяснять наше положение, обстоятельства и задачи, стоящие перед нами, перед окончанием картины.
210
П. Аташева держала мексиканскую троицу в курсе всего, что говорилось об их «времяпрепровождении» за океаном в Москве: «Проходя мимо стенгазеты в Совкино, – писала она, – увидела, что весь подвал отведен под ваши мексиканские фото, а рядом начертаны два вопроса:1.Что делает группа Эйзенштейна в Мексике? Хотим знать.2.Хотим также знать, когда группа Эйзенштейна покажет на экране героев Пятилетки?» Нелегкая, конечно, задача ставится перед Аташевой. Полпред группы в Москве, она должна убедить всех, у кого, по мнению И. Сталина, «Эйзенштейн потерял расположение в Советском Союзе, кто считает его дезертиром и скоро забудет о нем», в абсолютно обратном.
Мы
Поэтому мы должны десятки раз рассказывать все истории, происходящие в нашем фильме.
Это нас нервирует, ибо мы не верим цензорам так же, как они не верят нам,
И ни они, ни мы не знаем, как повернется дело. Эйзен стоит на точке зрения крайней. Он хочет остановить съемки и уехать, если доверие не будет нам оказано и волокита не будет остановлена. Но это значит гибель всей предыдущей работы, потому что из снятого материала нельзя сделать картины, так же как на пяти клавишах рояля нельзя сыграть той мелодии, которая рассчитана на семь.
Мне приходится выполнять должность амбассадора [211] , которую я всегда выполнял, соединяя бюрократичность государственных учреждений и его буйный темперамент. Но Вы знаете мою выдержку и мое хладнокровие в работе и в жизни, и у меня на это вся надежда. Я думаю, что это и вывезет…
Мне нет возможности описать всех трудностей нашего производства, ибо для этого надо было бы описать всю обстановку. Но трудностей множество, и все трудности так новы и неожиданны, что для преодоления их надо тратить творческую энергию на выдумывание систем и способов.
211
Амбассадор – помощник матадора, отвлекающий внимание разъяренного животного на себя.
Но мне кажется, что труднее тех трудностей, которые оставлены нами позади, ничего больше и быть не может. Окончание болезней, выздоровление и приход солнца внушают мне полную уверенность в нашей победе и успехе.
Вы знаете, наверное, из писем С. М. о финансовых трудностях, возникших неожиданно.
Группа лиц, ассигновавшая деньги на картину через Уоптона Синклера, попала в волну финансовой депрессии САСШ, и фабрики этой группы отказались выплачивать дивиденды их владельцам. Это повлияло и на смету нашей картины, и в данный момент мы висим в воздухе со стороны финансовой.
Для окончания картины деньги нужны сравнительно ничтожные, и они, конечно, будут найдены в скором будущем, но мы не хотели бы, чтобы эти деньги повлияли на наши творческие планы и заменили нашу режиссуру в ней.
При этих обстоятельствах труднее достать деньги, ибо мы должны выбирать людей и компании.
Нам хотелось бы закончить эту картину без «Холливудского» влияния и провести наши художественные желания в полной мере.
Но даже при этих трудных обстоятельствах мы надеемся, что в недалеком будущем деньги будут и мы закончим картину так, как мы ее понимаем!
Марлен Дитрих в роли певички кабаре Лолы в фильме «Голубой ангел», о котором так нелицеприятно высказывался Григорий Александров.
Но это все же предмет размышлений, отвлеченный от нашей прямой творческой работы и нервничаний, и если Вы представляете себе все эти обстоятельства, то Вам будет ясно, как важно доверие наших друзей и начальников.
Спасибо Вам, Перл, за газеты и журналы, спасибо за книжку Шкловского и за письма. Но вот одно обстоятельство меня беспокоит. Мне кажется, что мексиканским цензорам очень трудно читать Ваш почерк, и они Вас проклинают, а эти проклятия могут отразиться на Вашем характере, ибо я убежден, что эти проклятия истинны.