Моя жизнь как фальшивка
Шрифт:
– Мистер Чабб?
– Да?
– Прошу прошения, мы не сможем встретиться.
– Мем, я вам покажу нечто небывалое. Уникальное. Единственное в своем роде-ла.
– Стихи, вероятно? Кристофера Чабба?
– Нет, нет, не мои.
– Так чьи же?
– Пожалуйста, разрешите мне их вам принести. Можно-неможно? Не пожалеете.
К собственному удивлению, я согласилась встретиться с ним внизу, у «Горного ручья», несущего свои затхлые воды от задней стены «Паба» под деревянный мостик, а оттуда – в канаву у сувенирной лавки.
5
БЕЗ ЧЕТВЕРТИ ДВА дождь перешел в тропический ливень. Поскольку желудок так и не успокоился, ливень меня даже порадовал: теперь
Саронг исчез. Чабб облачился в двубортный твидовый костюм – из другой эпохи, для другого климата и, похоже, сшитого на человека посолиднее. В пиджаке с лацканами и набивными плечами он как-то усох, словно старый орех, уже не заполняющий скорлупу. Посмотришь на него и сразу представишь, как он приехал в Куалу-Лумпур в конце сороковых годов, когда коротко стриженные волосы еще были черными и подчеркивали изящную лепку черепа, а складки в углах губ еще таили меланхолическую улыбку. Он сдержал слово и постарался придать себе благопристойный облик – надел белую рубашку и широкий галстук, вроде офицерского, – но воротничок был потрепан, отставал от шеи, и я с еще большей остротой, чем в первый раз, в веломастерской, посочувствовала его нищете и заброшенности.
Следует добавить, что Кристофер Чабб явился без зонтика, но был совершенно сух, словно его только что вытащили из сундука с нафталином.
Я предложила ему чаю, он почти высокомерно отказался: не за тем пришел, чтобы угощаться за ваш счет.
Я подвинулась, освобождая место на канапе, но гость предпочел усесться напротив и тут же вытащил два конверта. Он выложил их на кофейный столик, потом достал небольшой металлический футляр и извлек из него старомодные очки в роговой оправе. Все это он проделал с чрезвычайной важностью. Не глядя на меня, проверил содержимое сначала одного конверта, потом другого, и, наконец, решился протянуть один конверт мне. Чем-то он походил на монаха. Я с беспокойством припомнила, что из этих рук другой редактор некогда получил поддельные стихи, сгубившие его жизнь.
– Что это? – спросила я, заглянув в казавшиеся невинными глаза, где мерцал все еще изворотливый ум.
– Самое то, что вам нужно.
В конверте лежали две грубо слепленные коричневые пилюли. Я бы не удивилась, скажи он мне, что изваяли их навозные жуки.
– Pour les maladies des tropiques [21] , – с кошмарным акцентом произнес он. – Я не собираюсь отравить вас, мем. Примите, очень прошу. Слово даю, это поможет.
21
Для тропических болезней (фр.).
Пилюля выглядела так же подозрительно, как и сам гость. Я бы в рот ее не взяла, но как раз в тот момент желудок свело жестоким спазмом.
Он улыбнулся, когда я проглотила коричневую таблетку.
– Я заинтересован в том, чтобы вам помогло.
Меня смутило столь откровенное признание в своекорыстном «интересе».
Чабб потупил глаза – не скромно и не кокетливо, скорее – с каким-то тайным самодовольством.
– Я же не хочу, чтобы вы ушли, – пояснил он. – Мне так нужно поговорить с вами!
И он выложил второй конверт – больше первого, заклеенный широкой черной лентой, явно позаимствованной из велосипедной мастерской. Суетливыми движениями он сорвал ленту и вытащил лист бумаги, завернутый в тонкую прозрачную пленку.
Бог знает почему я возомнила, что он собирается предложить мне чей-то автограф, и впервые кольнуло сочувствие к поэту-изгнаннику, столько лет ждавшему случая продать свою коллекцию. Чем он отличался от мальчишек,
Очень осторожно Чабб снял прозрачный чехол и принялся так старательно складывать его, что я поневоле следила за каждым его движением, не замечая появившегося на свет сокровища, пока владелец не придвинул его ко мне.
Это было стихотворение или отрывок, написанный ритмичным почерком с резкими вертикальными штрихами, которые в скором времени сделаются для меня – к сожалению, совсем ненадолго – такими узнаваемыми.
– Можно взять в руки?
– В тропиках бумага хранится плохо.
Действительно, лист пострадал от воды и от плесени, сделался настолько хрупким, что в любой момент мог сломаться надвое или вовсе рассыпаться. Судя по всему, его выдернули из тетради.
– Читайте, мем, читайте.
Я повиновалась. Едва ли нужно говорить, что при этом я ни на минуту не забывала, какой человек сидит передо мной. Я приступила к чтению этих двадцати строк с подозрением, доходившим до враждебности. На миг мне показалось, что мой гость попался: отрывок немного смахивал на ориентального Тристана Тцару [22] , но гораздо свободнее, без его сложной внутренней рифмы; к тому же, в отличие от Тцары, в этом тексте не было ни капли фальши или умышленной старомодности. Чуждые и вместе с тем неуловимо знакомые строки кромсали и пронзали бумажный лист. А вдруг, подумала я, это нечто банальное, сувенирный Элиот, но банальность замаскирована туземным наречием, вкраплениями малайского, урду. Но нет – голос поэта подделать невозможно. В тот миг подозрения и растерянности я чувствовала одно: как учащенно бьется сердце. Я перечитала отрывок еще раз и ощутила то волнение крови, которому настоящий редактор обязан доверять.
22
Тристан Тцара (1896-1963) – румынский и французский поэт-авангардист.
– Кто это написал? – спросила я. Я хмурилась, стараясь напустить на себя суровый вид, а сама так и трепетала. – Где остальное?
Чабб снял очки, устало потер глаза и вздохнул. Черт, подумала я, ну конечно же. Он сам и написал, кто же еще?
– Это вы?
– Нет, нет, не я.
– Что, имя автора – тайна?
– Все равно не поверите.
– Предпочитаю услышать, – сказала я.
– Его звали Маккоркл.
Хорошо, я человек вспыльчивый. Все мои близкие испытали мой характер на себе. И наверное, я умру в одиночестве, потому что распугаю всех, кто хотел бы мне помочь. Правда и то, что мне приходилось неоднократно писать записки с извинениями, в том числе – льстивое послание Сайрилу Коннолли [23] , которое, вместе с другими его бумагами, теперь, очевидно, в архиве Британского музея. Но тут любой бы рассердился, ведь мне только что посулили редкую находку, и тут же выясняется, что автор – подставная фигура.
23
Сайрил Коннолли (1903 – 1974) – английский критик.
– Боюсь, репутация мистера Маккоркла подмочена, – заметила я.
– Да, – сказал Чабб, – вы про него слышали. – Меня удивило, как уверенно, даже настойчиво он себя ведет. – Еще бы, вы точно про него слышали.
– Точно или верно?
Он, не отвечая, вложил лист обратно в целлофановую упаковку.
– Сомневаюсь, чтобы текст имел коммерческую ценность, – уколола его я.
– Вы решили, я пришел торговаться? – резко спросил он.
А зачем же еще? Но я покачала головой.
– Так что же вы думаете-ла? – Он уставился на меня все еще мутноватым, но уже несколько задиристым взглядом.