Моя жизнь

Бергман

Ингрид, Берджесс Алан

Перевод с английского Л. А. Богословской

Послесловие В. С. Соловьева

Редактор О. А. Сахарова

М.; Радуга, 1988.-496 с.

Редакция зарубежного литературоведения и искусствознания

Когда я повесила трубку, сказав, что не собираюсь писать воспоминания о последних двадцати годах жизни, мой сын Роберто взглянул на меня и с явным беспокойством сказал: «Послушай, мама, ты когда-нибудь задумывалась над тем, что, когда тебя не станет, большинство людей узнают о твоей жизни из газетной хроники, слухов, сплетен и интервью. Мы, твои дети, не сможем защитить тебя, так как не знаем правды. Мне бы хотелось, чтобы ты сама написала обо всем, что было».

Это заставило меня о многом задуматься... И вот, мои дорогие дети Пиа, Роберто, Изабелла и Ингрид, перед вами правда.

Она вышла на холодный воздух голливудского бульвара Ла Синега полная изумления. Взглянув на сверкающий неон, на огни проезжающих автомобилей, она взяла Петера под руку и подвела к афише кинотеатра. «Петер, — сказала она, — мы должны немедленно узнать имя режиссера. Если действительно существует на свете человек, который может такое показать на экрану он должен быть настоящим божеством». Ее глаза быстро скользнули по афише и остановились на последней строчке. «Музыка Росселлини». «Боже милостивый! — воскликнула она. — Он и музыку написал! ”

Редко кто из нас, оглядываясь назад, может назвать точный момент, с которого началось резкое изменение его жизни. Жизнь Ингрид Бергман, жизнь Роберто Росселлини, жизнь доктора Петера Линдстрома изменил один фильм — «Открытый город» [1] .

А детям была дана жизнь.

Она рассказывает.

Реализм и простота «Открытого города» разрывали душу и сердце. Никто в нем не походил на актера и никто не говорил как актер. Была темнота, тени; порою чего-то нельзя было расслышать, а иногда и разглядеть. Хотя именно так и бывает в жизни — не всегда надо слышать или видеть, чтобы прикоснуться к пониманию неизвестного. Казалось, будто у домов удалили стены, и перед вами предстало все, что происходит внутри. Даже больше: вы находились там и участвовали во всем происходящем — плакали и страдали вместе с теми, другими...

В тот весенний вечер 1948 года, когда Ингрид Бергман в сопровождении своего мужа, доктора Петера Линдстрома, вошла в маленький кинотеатр, она уже была самой популярной, преуспевающей актрисой мира и вряд ли кто-либо другой имел больше прав на титул «самая популярная кинозвезда». Понадобилось ровно восемьдесят девять минут — время экранной жизни «Открытого города», — чтобы эта популярность задрожала, а потом и разлетелась вдребезги, а Ингрид понесло вниз по скользкому склону общественного поклонения навстречу грандиозному скандалу.

Через десять минут после того, как она заняла свое место и погас свет, на лице ее появилось выражение

легкого изумления. Через шестьдесят минут крошечная морщинка на лбу стала чуть глубже. Через семьдесят она почувствовала, что глаза застилают слезы. А когда экран погас, она поняла, что испытала сильнейшее за всю свою богатую карьеру эмоциональное потрясение.

Эта карьера, начавшаяся в ее родной Швеции в 1934 году, теперь, четырнадцатью годами позже, достигла своего зенита. За последние три года фильмы с участием Ингрид имели громадный кассовый успех, она не могла уже припомнить все журнальные конкурсы, в которых победила соперниц. По результатам недавнего национального опроса газеты «Дейли вэрайети», в анкету которой были включены около двухсот профессиональных актеров, проработавших в кино двадцать пять и более лет, лучшей актрисой времен «эры немого кино» была признана Грета Гарбо. Но высшее место в «эре звукового кино» досталось Ингрид Бергман. Она обошла Спенсера Треси и Грету Гарбо.

В то время по Голливуду гуляла такая острота: «Представляете, вчера вечером я видел фильм без Ингрид Бергман».

Для киномагнатов, вершивших жизнями тысяч людей в этом солнечном уголке Калифорнии, ее ценность измерялась изрядной долей золотого запаса Форт-Нокса [2] , что придавало ореол «божественности» ее облику.

Правда, тремя годами раньше Ингрид отчасти приютила опасность своего обаяния, когда вместе с Бингом Кросби снялась в «Колоколах святой Марии», где играла сестру Бенедикт — монахиню, поверившую в то, что молитва разрешает все проблемы. Такое проявление «божественности» не вызвало симпатии у ярых мамаш-католичек. Они корили Ингрид за то, что ее игра влечет их впечатлительных дочек в стены монастыря.

Ингрид сознавала, что здесь она ни при чем. Это не была ошибка того сорта, которую она сделала, неверно истолковав написанные на афише слова «музыка Росселлини».

Только позже я понял, что речь шла о Ренцо Росселлини, младшем брате Роберто. Мы пришли домой, и я с восторгом всем рассказывала, какой это замечательный фильм и какой гений, должно быть, этот Роберто Росселлини. Мне хотелось как можно больше узнать о нем, но никто не мог мне ничего ответить. В 1948 году иностранные фильмы не пользовались успехом в Голливуде. Их в основном смотрели эмигранты в маленьких кинотеатрах; они понимали язык, им не нужно было читать титры. Конечно, такие фильмы денег не делали. Постепенно я стала понимать, что, может быть, этот человек сделал один хороший фильм и больше о нем никогда не услышишь. Грустно, но это так.

Через несколько месяцев я приехала в Нью-Йорк для работы в радио-шоу, поскольку всегда стремилась по окончании съемок уехать из Голливуда. Когда не снимаешься, то единственное, что слышишь со всех сторон, — это вопросы типа «Где вы сейчас снимаетесь?», «Как прошел последний фильм?», «Каковы сборы?», «Сколько вы заработали?». Поэтому я уезжала в Нью-Йорк, где обычно работала на радио. Мне оплачивали отель и дорогу, и я наконец могла ходить в театр, который так любила. Как-то я шла по Бродвею и внезапно — совершенно внезапно — увидела имя Росселлини на афише кинотеатра, совсем крошечного бродвейского кинотеатра. Фильм назывался «Пайза». Я зашла и села как пригвожденная.

Итак, еще один гениальный фильм. И о нем тоже никто никогда не слышал. Я осмотрелась. Зал был почти пуст. Что происходило? Этот человек снял два великих фильма — и показывал их в пустых кинотеатрах. Думаю, именно в тот момент у меня родилась идея. Может быть, имей этот человек актера или актрису с именем, у него был бы и зритель. Правда, в «Открытом городе» у него снималась Анна Маньяни, великая актриса, имевшая, как я полагала, известность в - Европе, но в Америке тогда о ней никто не знал. Мною овладела уверенность, что такие фильмы должны смотреть миллионы не только итальянцев, но миллионы во всем мире. «Пожалуй, мне следует написать ему письмо,» — подумала я.