Мозаика моей жизни

Данилевский Ростислав

Махорочка

В военных лагерях нам раздавали пакетики махорки – серенькие пачки величиной с хлебную горбушку. Я не курил, поэтому отдавал свою порцию товарищам. Однажды я вгляделся в буковки на пачке и вдруг увидел слова: «Махорочная фабрика, г. Кременчуг».

Не знаю, есть ли эта фабрика сейчас, но в Кременчуге работала она давно, едва ли не с дореволюционных времен. Я даже отчетливо помню ее длинное здание и крепкий запах махорки, разносящийся по всей улице. На фабрике, в бухгалтерии, служила несколько лет даже моя родная тетя Вера, мамина младшая сестра.

Кременчуг – это родной город моей мамы и ее мамы, моей бабушки. В Кременчуге родился мой двоюродный любимый брат Владик и похоронен мой дед. Кременчуг – это одно из моих родных мест, и еще хутор Кияшки у железной дороги на Полтаву (станция Потоки).

Вот вам и махорочка!

Длиннозубый стрелочник

До войны мы жили летом на украинском хуторе, над Пслом, у железной дороги на Полтаву. Напротив нашей хаты, на железнодорожной насыпи высился семафор. Кто не знает – это такая ажурная мачта с устройством на макушке в виде вытянутой руки, вместо ладони у которой металлический кружок. Если путь закрыт, эта «рука» стоит параллельно земле, если ожидается поезд, она подымается вверх на 45 градусов. По вечерам на семафор всползали два фонаря – красный и зеленый, они заменяли «руку» в темноте.

Подымал их высокий сутуловатый человек с удивительно крупными зубами на улыбчивом лице. Мы прозвали его «Длиннозубый стрелочник». Перед сумерками он выходил

из будки, стоявшей у переезда, шагах в ста от семафора, и медленно шел к нему с двумя фонарями в руках. Этот человек с фонарями олицетворял собою вечер. Это был наш вечерний бог. Глядя на него, хотелось зевнуть и идти спать в хату или в сад под вишни – в зависимости от погоды. В сумерки, в семь часов вечера, проходил из Полтавы на Кременчуг пригородный поезд – можно было проверять по нему часы.

После войны, когда хутор, сожженный немцами, кое-как восстановился, мы, приехав туда, вдруг увидели у задней стены одной из хат нашего знакомого Длиннозубого стрелочника, сидевшего на низкой скамеечке и чинившего что-то молотком. Он был уже совсем седым, но зубы были всё такими же, и добрая улыбка по-прежнему светилась на его лице. Семафора уже не было, вместо него стоял электрический светофор. Не было и огромных тополей у железнодорожного моста через Псел, в которых когда-то многократно отдавалось эхо от вагонов, проходивших мимо.

Степные волны

Бывало, в украинской степи, на Полтавщине, заберешься на курган и глядишь вокруг: степь до горизонта, лишь купы деревьев да темные курганы кое-где. А по степи, по сухим травам и по желтым пшеничным полям от ветра ходят волны, как в океане. Когда-то здесь рос ковыль, его шелковистые метелки покрывали всю степь и делали ее еще больше похожей на водное пространство. И волны эти видели и древние русичи, и печенеги, и половцы, и татары, и монголы, и бродячие угры, искавшие новую родину. И я их вижу. Ходят степные волны…

Конец ознакомительного фрагмента.