Мозг Донована
Шрифт:
Я молчал. Детектив пытливо смотрел на меня.
— Тогда мы получили крупный денежный перевод с сопроводительным письмом мистера Хиндса, — продолжал управляющий. Обратного адреса в письме не было, поэтому мы до сих пор не знаем его отправителя. Так вот, мистер Хиндс просил нас открыть счет на его имя — простой, не коммерческий. Без начисления процентов.
Последние слова он произнес с особым ударением — явно хотел подчеркнуть тот странный факт, что одним из крупнейших депозитов банка можно распорядиться, не рассчитывая на соответствующий доход. Это противоречило его принципам.
—
Он замялся, изобразил на лице жалкое подобие улыбки и наконец добавил:
— Ведь должны же мы знать хоть что-то о клиенте, которого обслуживаем столько лет.
— Вы хотите сказать, что эти деньги могут быть нажиты каким-нибудь противозаконным способом? — спросил я.
— О нет, вы меня не так поняли. Нам известен банк, из которого приходят переводы. Мы всегда проверяем свои деловые связи. — В голосе управляющего прозвучала профессиональная гордость за его учреждение. — Но, мистер Хиндс…
— Мое имя — Кори. Патрик Кори. Пожалуйста, оплатите чек. У меня мало времени.
Я встал.
Управляющий в замешательстве посмотрел на меня и тоже поднялся.
— Доктор Кори, мы не можем заставить вас отвечать на наши вопросы, — с затаенной угрозой сказал детектив. — Хочу лишь напомнить вам, что в нашей стране не принято подписываться разными именами.
Через полчаса я вышел из банка. Мои карманы были битком набиты деньгами. Для кого они предназначались? Для Йокума, этого мелкого вымогателя? Для приобретения и уничтожения уличающих меня фотографий?
Я купил портфель, сложил в него толстые пачки стодолларовых банкнотов и вернулся в отель. Как всегда, после сеанса телепатической связи у меня подкашивались ноги от усталости. Поднявшись в свой номер, я стал ждать дальнейших указаний.
Во время моего отсутствия в отеле побывала Дженис. Она оставила мне записку с просьбой позвонить в клинику «Ливанские Кедры». Очевидно, это Шратт сообщил ей о моем приезде.
Намерения мозга все еще были для меня загадкой. Создавалось впечатление, что он собирался удовлетворить требование Йокума, — в противном случае он не послал бы меня в банк. Однако, если я должен был выкупить у Йокума негативы, то почему мозг не дал мне конкретных распоряжений на этот счет?
Лежа на постели в гостиничном номере и ожидая нового контакта с Донованом, я чувствовал, что мои мысли достигли границы здравого смысла, за которой будут сметены хаосом безумия. Мне было страшно. Подташнивало, кружилась голова. Порой я ощущал себя пассажиром на борту самолета, проваливающегося в воздушную яму.
С трудом поднявшись на ноги, я подошел к телефону. Я хотел позвонить Шратту, но, вероятно, по ошибке набрал номер клиники — записка лежала на столике, прямо перед моими глазами, — и в трубке прозвучало: «„Ливанские Кедры“, приемный покой». Делать было нечего, я попросил соединить меня с Дженис.
Услышав ее приглушенный расстоянием, но полный радостного удивления голос, я вдруг успокоился.
Разговаривали мы недолго. Я пообещал на днях
Прежде всего мне предстояло встретиться с Йокумом, после чего нужно было возвращаться в Аризону и продолжать начатые исследования. Задерживаться в Лос-Анджелесе не имело смысла. Я выяснил, что телепатическая сила мозга не зависит от расстояния, — таким образом, цель моей поездки была выполнена.
Вызвав клерка, я заплатил за номер на день вперед. Затем открыл портфель и рассовал деньги по карманам. Йокум говорил о пяти тысячах долларов, но мог запросить и больше. Мне было все равно, сколько придется заплатить ему. Деньги принадлежали другому, и мне хотелось поскорей избавиться от них.
Я впервые в жизни держал в руках такую уйму наличности, но она не представляла для меня никакой ценности. Мое чувство собственности привыкло ограничиваться пределами моей лаборатории, остальное было заботой Дженис. Она покупала мне костюмы, сорочки, туфли и предметы обихода.
В моем распоряжении оказались пятьдесят тысяч долларов, принадлежавших некоему Роджеру Хиндсу. Существовал ли он на самом деле или его имя было вымыслом Донована, открывшего для себя счет, назначение которого я при всем желании не смог бы разгадать?
Почему Донован велел мне снять пятьдесят тысяч долларов, когда вымогателю требовалось всего только пять?
Положив портфель с оставшимися деньгами в гостиничный сейф, я вышел из отеля.
Интересно, думал я, как Донован обойдется с моим вымогателем? Вероятно, у него был немалый опыт в таких делах. Недаром в газетах писали, что свою блестящую карьеру он построил на силовых методах вытеснения конкурентов и тщательно замаскированных махинациях с контрабандой. В таком случае, этот мелкий шантажист не должен представлять для него серьезной проблемы.
Я вышел на бульвар Голливуд и повернул налево, в сторону центра. Было уже шесть часов, а Донован все еще не дал мне знать о своих намерениях.
Когда я подошел к кафетерию, просторному и людному, как все заведения подобного типа, возведенные в последние несколько лет в Лос-Анджелесе, у меня по-прежнему не было ни малейшего понятия о том, что я скажу Йокуму. Минут пять или шесть я прохаживался у входа, надеясь получить какое-нибудь указание, но сигнала из Аризоны так и не последовало.
Должно быть, мозг заснул, подумалось мне. Что делать? Позвонить Шратту?
— Доктор Кори? — произнес сиплый голос у меня за спиной.
Это был Йокум. Как и утром, он прижимал к груди потертую кожаную папку, и даже при желтоватом свете, падавшем из окон ресторана, я видел, как лихорадочно горят его впалые щеки.
Он подвел меня к обшарпанному автомобилю, припаркованному на стоянке возле кафетерия. На машине был легко запоминающийся калифорнийский номер.
Повернувшись мне, он зашевелил губами — пытался что-то сказать, — но так и не произнес ни единого звука. Судя по всему, у него был туберкулез гортани; болезнь поразила голосовые связки, этим-то и объяснялся его сиплый тенорок, запомнившийся мне еще в нашу первую встречу. Сейчас он слишком волновался и не отдавал себе отчета в том, что я не слышу его.