Мозг стоимостью в миллиард долларов

Дейтон Лен

— Ленин не курил, терпеть не мог цветы, не имел в кабинете ни одного мягкого кресла, ел только простую пищу и питался очень скромно, любил читать Тургенева, и часы у него всегда отставали на пятнадцать минут. Я не унаследовал ничего подобного. Я люблю все, что произрастает в земле. Первое, что я требую, перебираясь в новый кабинет, — это поставить одно мягкое кресло для меня и другое для посетителя. В тех редких случаях, которые мне выпадают, отдаю должное вкусной буржуазной пище. И не очень люблю Тургенева — думаю, что смерть Базарова в романе «Отцы и дети» неубедительна и вообще это нечестно по отношению к читателям. А часы

у меня всегда на пятнадцать минут спешат. Что же до курения, оно связано для меня с вечерами, когда вокруг друзья, трещит костер и есть что пожевать. Такие вечера запоминаются.

Я попыхивал сигарой и кивал, наблюдая за ним. На чисто выбритом подбородке еще виднелся клочок ваты, но темные глаза полковника Стока были старыми и усталыми.

— Великолепными друзьями вы обзавелись, — усмехнулся Сток. — Веселыми, темпераментными и увлеченными частнопредпринимательской деятельностью. — Мне оставалось лишь пожать плечами. — Они пытались убить вас. Всего их было пятнадцать человек. К нам в руки попали десять из них, включая два трупа. Почему они хотели убить вас? Может, вы соблазнили подружку кого-то из них?

— Я думаю, вы всю ночь их допрашивали.

— Так и было. Я-то знаю, почему они собирались прикончить вас. Просто интересно, догадываетесь ли вы.

— Я всегда готов выслушать и другую точку зрения.

— Ваш старый приятель Ньюбегин хотел отправить вас на тот свет и таким образом устранить с пути.

— Зачем?

— Вас послали шпионить за Ньюбегином, а ему это не нравилось.

— И вы в это верите?

— Ни один из моих допросов не завершается, пока я не получаю устраивающую меня версию. — Сток открыл коричневую папку, молча просмотрел ее и снова закрыл. — Дерьмо, — поморщился он. — Все, кого я арестовал прошлым вечером, — сущее дерьмо.

— Что это значит?

— Это значит, что они антиобщественные элементы. Правонарушители. У них нет даже политических заблуждений. Дерьмо.

Раздался стук в дверь, и на пороге возник молодой офицер. Он обратился к Стоку, называя его лишь по званию, что в Советской Армии обычной являлось формой служебного обращения, положил на стол еще одну тонкую папку и что-то зашептал ему на ухо. У того не изменилось выражение лица, но у меня создалось впечатление, что сдерживаться ему стоило немалых трудов. Наконец Сток кивнул, и майор-пограничник занял место сбоку стола.

Открыв досье, Сток набросал свою подпись в углу каждого из восьми листов. Из-под них он вынул еще шесть листов, бегло перелистал их и подписал, как и первые. Углубившись в документы, он медленно заговорил, отделяя слова друг от друга:

— Взяли десять человек и получили... — он неторопливо перевернул очередной лист, — тридцать пять листов бумаги, заполненных различными объяснениями, и тридцать подписей от четырех разных органов власти. Я погребен под бумажными грудами. И чтоб вы знали, — он перегнулся ко мне через стол, легко касаясь досье толстыми пальцами, — если завтра я решу освободить кого-нибудь, то бумаг будет втрое больше. — Сток хрипло засмеялся, словно такая ситуация была делом рук арестованных, а он хочет дать им понять, что она его не волнует.

— Дела хуже некуда, — сказал я.

— Да, — согласился Сток. Он старательно затянулся сигарой и махнул ею в сторону майора. — Главное разведывательное управление. Майор Ногин, — объяснил он. Майор не скрыл удивления, что его представили арестованному, но решил поддержать

игру. — Майор только что стал отцом восьмифунтового мальчишки, — сообщил Сток и быстро произнес несколько фраз по-русски, скорее всего желая ему повышения. Он вручил ему сигару, майор улыбнулся нам обоим и вышел. — Для офицера ГРУ он просто прекрасный парень. — Я ухмыльнулся. — В Прибалтийском военном округе ГРУ управляет всем и вся. Военный совет округа послал меня в местный военный комиссариат в роли советника, но этим молодым людям не нужны советы старика. Они выловили всех, кого сюда забрасывал НТС, и неплохо справились с этой новой публикой. — Сток гневно взмахнул огромным кулаком. — Мы не посылаем людей в другие страны и не поручаем им вмешиваться в их внутренние дела. Так почему вы засылаете сюда преступников?

— А как насчет подавления будапештского восстания? — спросил я.

— А как насчет залива Свиней? — заорал Сток. — А Суэц? Выкладывай правду, англичанин, которая застряла у тебя в горле, — нам везет, а вам нет!

— Да, — устало согласился я, — вам везет, а нам нет.

— Сегодня победы одерживаются не перемещениями армий, а еле заметными движениями молекул. Победы надо одерживать не столько на полях сражений, сколько в сердцах людей!

— Я предпочитаю победы в головах, — вставил я.

— Бросьте, англичанин. Мы солдаты, и нам не пристало говорить о политике. Наша работа заключается в том, чтобы претворять в плоть и кровь глупые, немыслимые фантазии наших политиков. — Встав, Сток заложил руки за спину и повел головой, как человек, которого мучит боль. — Устал, — произнес он.

— Я так вообще полумертвый, — откликнулся я.

— В таком случае двинулись, поддерживая друг друга. — Он потянул меня за руку.

— Я голоден.

— Естественно. Так же, как и я. Давайте сходим куда-нибудь, как культурные люди, и перекусим. — Он посмотрел на наручные часы. — Но я должен быть обратно к половине десятого. Сегодня вечером Москва, вне всяких сомнений, отомстит по полной мерке.

— О чем вы говорите?

— О футболе. Сегодня вечером по телевизору.

Окна кафе «Луна» на бульваре Падомью выходили на Бастионную горку и памятник Свободы, возведенный еще при одном из предыдущих режимов и, как говорили, являвшийся постоянной головной болью нынешних властей города. У дверей кафе уже толпилась молодежь. Был субботний вечер, и ребята надели свои стотридцатирублевые английские шерстяные пальто, а девушки держали под мышками свертки с пятидесятирублевыми туфельками, слишком драгоценными, чтобы носить их на заснеженных улицах. Все расступились перед осанистым полковником КГБ в полной форме и его неприглядным спутником в гражданском. Мы расположились за маленьким столиком рядом с оркестром, который, фальшивя, играл джазовые мелодии, услышанные на коротких волнах и оставшиеся в памяти оркестрантов. Сток взял меню.

— Портвейна? — спросил он.

— Я бы предпочел водку. Она приглушит боль в руке.

— Водки тут не подают, — сказал Сток. — Это культурное респектабельное заведение. — Он сел так, чтобы видеть дверь, и посмотрел на вошедшую молодую пару. На танцплощадке было не протолкнуться. — В молодости мы пели песню «Когда падают слезы, расцветают розы». Вы ее знаете?

— Нет.

Сток заказал два стакана портвейна. Официантка посмотрела на отметины на моей физиономии и перевела взгляд на мундир Стока. На лице ее застыла маска вежливости.